Все произошедшее лишило ее всякой надежды на настоящее счастье, и теперь она испытывала ощущение внутреннего комфорта, которого ей почти хватало. Некоторые супружеские пары продержались на подобном ощущении десятилетия. Была толика презрения в том, что она выбрала его за простоту. Толика уважения принесла ей теперь некоторое облегчение. Не отдавая себе полностью отчета, она приникала к нему в постели, позволяла обнимать себя, позволяла целовать, позволяла проникать в нее, и так прошли их первые недели – черно‑белые, но в новых пропорциях. Что касается черного, то лица мертвецов не стерлись из памяти, но возвращались с большими перерывами, будто отдаляясь. Что же до белого, она стала лучше спать и не то чтобы ожила, но что‑то в ней просыпалось; она получала наивное удовольствие, занимаясь хозяйством, или снова начав готовить – как если бы играла в кукольный обед, – или занявшись поиском работы, не слишком настойчиво, потому что денежное содержание Франца, как он заверял, обеспечивало их достаточно надежно, по крайней мере на ближайшее время.
В первые дни Франц уезжал на базу к 8:45 и возвращался где‑то в 16–17 часов. Вечером они ходили в кино или в кафе на Тамплие, в нескольких минутах от дома. Их траектория была прямо обратна привычной: они сначала поженились, а теперь узнавали друг друга. И все же разговаривали они мало. Она затруднилась бы вспомнить, о чем именно, настолько естественно протекали их вечера. Не совсем так. К одной теме они возвращались постоянно. Как бывает со всеми парами на первых порах, Франц настойчиво интересовался жизнью Софи, ее предыдущей жизнью, родителями, учебой. Много ли у нее было любовников? В каком возрасте она потеряла невинность?.. Короче, все то, что, по утверждению мужчин, их совершенно не интересует, но о чем они беспрестанно расспрашивают. Софи пришлось создать правдоподобных родителей, поведать об их разводе, во многом списанном с реального, она придумала себе новую мать, которая мало походила на настоящую, и, разумеется, ни слова не сказала о браке с Венсаном. Относительно любовников и невинности она ограничилась набором банальностей, и Франца это удовлетворило. Для него жизнь Марианны прерывалась лет пять‑шесть назад и возобновлялась с их свадьбой. Между этими двумя моментами оставался большой зазор. По ее соображениям, рано или поздно придется сосредоточиться и разработать приемлемую историю, покрывающую этот период. Но время еще есть. Франц проявляет любопытство влюбленного, но он не сыщик.
Поддавшись новому ощущению покоя, Софи снова вернулась к чтению. Франц постоянно приносит ей из соседней лавки книжки в мягких обложках. Она уже давно не следила за новинками, поэтому отдается на волю случая, то есть Франца, а ему везет с выбором: конечно, несколько названий оказались пустышками, но он принес «Женские портреты» Читати и, будто знал, что она любит русских авторов, «Жизнь и судьбу» Василия Гроссмана и «Тайгу‑блюз» Иконникова. А еще они вместе смотрели фильмы по телевизору и те, которые он приносил из видеоклуба. И здесь ему тоже сопутствовала удача: она смогла увидеть «Вишневый сад» с Пикколи, который пропустила в театре в Париже несколько лет назад. С течением недель Софи чувствовала, как ее охватывает почти сладострастное оцепенение, нечто схожее с той чудесной супружеской леностью, которая иногда посещает неработающих жен.
Этот ступор оказался ловушкой. Она приняла его за симптом обретенной безмятежности, а он оказался предвестником новой фазы депрессии.
Однажды ночью она начала биться в постели, мечась по сторонам. И внезапно возникло лицо Венсана.
В ее сне лицо Венсана было огромным, деформированным, будто смотришь на него под большим углом или в кривое зеркало. И это было не совсем лицо ее Венсана, того Венсана, которого она любила. Это был Венсан после несчастного случая, со слезящимися глазами, с вечно свисающей набок головой, со ртом, приоткрытым в безнадежной попытке выдавить хоть слово.