Но как бы тебя ни приперло, сколько ни дрожи с ног до головы, как ни худей на глазах, сколько месяцев ни спи по три часа в сутки, уже с первого свидания Софи поняла, что словосочетание «первый попавшийся» лишено всякого смысла. Она установила для себя список требований: мужчина без детей и с биографией прозрачной, как слеза, а к остальному она приспособится. Для агентства она делала вид, что не очень представляет, кто именно ей подойдет. Отделывалась дурацкими словами вроде «простой человек», «спокойная жизнь».
Рене Баорель, сорока четырех лет, человек простой и спокойный.
Местом встречи был выбран большой пивной ресторан. Она сразу его узнала: толстощекий фермер, провонявший потом. Он полностью соответствовал собственному голосу по телефону. Жизнелюб.
– Я из Ламбака, – заявил он, словно этим все было сказано.
Ей потребовалось двадцать минут, чтобы понять, что имелось в виду: он был виноградарем из
И широко улыбнулся, явно гордясь тем, как ему удалось продемонстрировать свою власть в деликатной, по его мнению, манере. Он был болтлив, как все одинокие люди. Софи и делать ничего не пришлось, она только слушала и разглядывала его. Мысли ее витали далеко. Больше всего ей хотелось сбежать. Она представила себе момент физического сближения с этим мужчиной, и ей немедленно понадобилась еще одна сигарета. А он все распинался о себе, о своем хозяйстве, на его безымянном пальце никогда не было кольца или же оно там было давным‑давно. Может, виной жара в ресторане или нарастающий шум, исходящий от столов, где клиенты начали заказывать горячие блюда, но на нее накатила волна дурноты, медленно поднимающаяся откуда‑то из живота.
– …Заметьте себе, нам выплачивают субсидии, и все же… А вы?
Вопрос застал ее врасплох.
– А что я?
– Ну, что вы об этом думаете? Вам это интересно?
– По правде говоря, не очень…
Софи так ответила, потому что, каков бы ни был вопрос, ответ был правильный. Рене протянул: «А‑а‑а…» Но этот человек просто ванька‑встанька, свалить его невозможно. Хотелось бы знать, с чего такие люди в конце концов ложатся под собственный трактор. Его словарь был небогат, но некоторые выражения постоянно повторялись с пугающей настойчивостью. Софи попыталась разобраться в том, что слышала.
– Вы живете с матерью…
Рене ответил «да», словно считал, что тем самым успокоит ее. Маме восемьдесят четыре. И она все еще «держится бодрячком». Страшно подумать. Софи представила себя лежащей под тушей этого мужчины, а за дверью по коридору бродит призрак старухи, слышится шарканье ее тапочек, пахнет кухней… На краткое мгновение она увидела мать Венсана – прямо перед собой, спиной к лестнице; Софи кладет руки ей на плечи и толкает так сильно, что тело старухи словно взлетает, ноги даже не касаются верхних ступенек, будто ей в грудь ударила пуля…
– У вас уже много было свиданий, Рене? – спросила Софи, наклоняясь к нему.
– Это первое, – возгласил он, словно объявляя о победе.
– Ну что ж, торопиться вам некуда…
Выписку из свидетельства о рождении она вложила в прозрачную пластиковую папку. Софи преследовал страх потерять ее, как она теряла множество других почти настолько же важных вещей, страх лишиться ее. Каждый вечер перед уходом она брала папку и проговаривала вслух:
– Открываю шкаф… – Потом закрывала глаза, представляла себе жест, руку, шкаф и повторяла: – Я открыла шкаф… Открываю правый ящик, я открыла правый ящик…
И так по нескольку раз повторяла каждое движение, силясь сосредоточиться и связать воедино слово и жест.