.
– Бывает, – бросила Софи, проходя в раздевалку за халатом, – просто я плохо спала.
Как ни странно, ей не хочется спать и даже усталость не чувствуется. Возможно, это нахлынет позже. Она немедленно принялась за пол в дальнем зале.
Механическое движение. Берешь тряпку из ведра, не думая. Выжимаешь ее и раскладываешь на полу. Когда тряпка становится холодной, опять кладешь ее в ведро и начинаешь все по новой. Думать не требуется.
Выбрасываешь окурки из пепельниц, быстро протираешь, ставишь на место. Сейчас к тебе подойдет Жанна и скажет: «Ты сегодня и впрямь какая‑то странная!..» Но ты ничего не ответишь. Просто не услышишь. Рассеянно отмахнешься. Тебе не до разговоров. Ты вся настроена на бегство, которое скребется внутри, – необходимое бегство. Нахлынут картины, образы, лица, ты прогонишь их как мух, все время откидывая с лица прядь, которая падает, стоит тебе наклониться. Автоматически. Потом ты пойдешь на кухню, провонявшую раскаленным жиром. Рядом с тобой кто‑то бродит. Ты поднимаешь глаза: это управляющий. Продолжаешь работать. Машинально. Ты знаешь, чего хочешь: убраться отсюда. И побыстрее. И потому продолжаешь работать. Ты делаешь то, что для этого требуется. Ты сделаешь все, что для этого требуется. Рефлекс. Сомнамбула. Ты двигаешься, ты ждешь. Скоро тебя здесь не будет. Отсюда необходимо уйти.
Конец запарки приходится часов на одиннадцать. К этому моменту все вымотаны, и управляющему приходится прикладывать максимум усилий, чтобы не дать своей команде расслабиться и заставить все подготовить к завтрашнему дню. Поэтому он вездесущ и появляется повсюду – на кухне, в залах, – бросая на ходу: «Шевелись давай, не всю же ночь нам здесь сидеть…» или: «Ты заснула или что!». Как следствие – к 23:30 все закончено. Искусство менеджмента в некотором роде.
Далее все быстро расходятся. Правда, несколько человек всегда задерживаются перед дверью выкурить напоследок сигаретку и обменяться банальностями. Потом патрон делает последний обход, запирает двери и включает сигнализацию.
Сейчас все уже ушли. Софи смотрит на часы и понимает, что времени впритык: встреча назначена на час тридцать. Она заходит в раздевалку, вешает халат, закрывает свой шкафчик, проходит через кухню. За кухней коридор, в конце которого выход на улицу позади кафе, а дверь справа ведет в служебный кабинет. Она стучит и заходит, не дожидаясь ответа.
Комнатка со стенами из бетонных блоков, без затей покрашенных белой краской, обставленная как попало; металлический стол, на котором валяются бумаги, счета, телефон и калькулятор. Позади стола – металлические стеллажи, а еще выше – грязное окошко, выходящее на задний двор. Управляющий сидит за столом и разговаривает по телефону. Когда она заходит, он улыбается и, не прерывая беседы, жестом предлагает ей располагаться. Софи остается стоять, прислонившись к двери.
Он кидает «Пока…» и вешает трубку. Потом встает и подходит к ней.
– Пришла за своим авансом? – спрашивает он очень тихо. – Сколько там?
– Тысяча.
– Что‑нибудь придумаем… – говорит он, кладя ее правую руку на молнию своих брюк.
И все действительно придумывается само собой. Как именно? Софи уже толком и не помнит. Он сказал что‑то вроде: «Мы же друг друга поняли, а?» Софи вынуждена кивком показать, что да, поняли. На самом деле она его по‑настоящему и не слушала, ею владело какое‑то головокружение, нечто, идущее из глубины ее существа, но оставляющее голову совершенно пустой. Она точно так же могла бы упасть прямо здесь, всем весом, и исчезнуть, раствориться, просочиться сквозь пол. Ему пришлось положить руки ей на плечи и надавить достаточно сильно, тогда Софи почувствовала, что опускается перед ним на колени, – но и это она потом помнила плохо.