– Это действительно не заняло и пятнадцати минут, – директор ЦРУ бросил быстрый взгляд на часы. – Все бы совещания проходили так.
– Это потому, что с нами не было Госдепа, – сказал министр обороны, поднимаясь с кресла. – Те бы все заболтали так, что после пяти минут мы не смогли бы вспомнить, зачем здесь собрались.
В коридоре глава МНБ немного притормозил Хайден, позволив коллегам пройти вперед.
– Ты сама, что об это думаешь? – тихо спросил он.
– Я думаю, что Джон из-за своих шуточек про Госдеп нарвется на серьезный разговор с президентом.
– Я не про это, – Бэйтс махнул рукой в сторону уходящих по коридору коллег. – Я про полюса.
– Даже не знаю… – Джейн задумчиво покусала губу. – Сдвиг полюсов и всплеск сейсмической активности явно взаимосвязаны. Надо подождать компьютерную модель. Ясно одно – это явно какая-то аномалия, связанная с земным ядром. И если она будет прогрессировать, то может случиться все, что угодно.
– Что именно?
– Советую посмотреть старый голливудский фильм. Называется «2012». Вышел лет 15 назад. Примитивно, но довольно красочно описывает, что может произойти с Землей при нарушении стабильности ядра.
– Помню я этот фильм. Там все летит к чертям, континенты уходят под воду и из пригодных для жизни территорий остается только Африка.
– Вот-вот. В случае, если земное ядро потеряет стабильность, нас вполне может ждать похожий вариант.
– Твою мать… Нам что теперь ковчеги строить? – выругался глава МНБ.
– А у нас они разве до сих пор не построены? – хитро улыбаясь, спросила Джейн.
– Да ну тебя, – отмахнулся Бэйтс, и они зашагали к лифтам по узкому коридору.
Швейцария. Пригород Женевы
Утренний кофе казался горьким и противным. Не спасали даже свежие, еще теплые круассаны с начинкой из малинового джема, которые только что доставили из расположенного неподалеку кафе. Ник сделал глоток, поморщившись, отодвинул от себя чашку и налил стакан холодного апельсинового сока.
– Ну зачем тебе надо было связываться с русскими, – Лиз присела рядом и укоризненно посмотрела на мужа.
– Монтини итальянец, – он сделал несколько больших глотков сока и шумно выдохнул. – А Татьяна женщина.
– Тата – русская. В выпивке и сексе она даст фору любому из вас, хилых европейцев. А Майк со старших классов ошивался по студенческим общагам, где научился бухать и курить всякую дрянь.
– А мы французы! Наша армия когда-то взяла Москву, – Ник с гордостью вскинул голову, но от резкого движения, вызвавшего приступ тупой головной боли, зажмурил глаза.
– Ладно, пьяница, я тебе помогу, – понимающе улыбнувшись, Лиз потрепала его по непричесанной шевелюре, взяла спелый лимон из вазы с фруктами, разрезала и через чайное ситечко выжала половинку в кофе, потом подошла к кухонной стойке и достала бутылку коньяка.
– Нет, только не коньяк. После водки и красного вина мы как раз им и закончили.
– Не сопротивляйся, милый, я знаю, что делаю. Так мама спасала моего отца каждый раз, когда он отмечал выгодный контракт, – она плеснула немного коньяка в кофе и пододвинула чашку мужу. – Пей.
– Не могу, – тот бессильно откинулся на спинку стула.
– А ты представь, что это лекарство.
Смешно сморщившись, Ник поднес чашку к носу, с опаской понюхал содержимое и, зажмурив глаза, залпом выпил. Смесь лимона и кофе терпкой кислинкой освежила рот. Необычный эликсир, приятно согревая внутренности, опустился вниз и замер мягким комком где-то под солнечным сплетением. Через несколько секунд внутри стало тепло и комфортно, а жесткая вата, которой была набита голова, начала понемногу растворяться.
– Ты просто волшебница, – промурлыкал Ник и, поцеловав жену, потянулся за круассаном.
– Думаю, в таком состоянии тебе не стоит ехать в лабораторию, – сказала она и, видя, как муж жадным взглядом поглядывает на коньяк, спрятала бутылку. – Ты вполне можешь поработать из дома.
– Нет. Все нормально Я, вроде, отошел. Мы с Монтини договорились встретиться после обеда и еще раз прогнать мои изменения в формуле.
– Так и быть. Но за руль ты в таком состоянии не сядешь.
– Слушаюсь, госпожа, – Ник в жесте полного подчинения сложил руки на груди и склонил голову. – После того как ты меня спасла, моя жизнь сегодня полностью принадлежит тебе.
Через час их «Тесла», чуть слышно жужжа электродвигателями, катила по шоссе Рут де Сатини в сторону развязки с дорогой, ведущей в исследовательский центр. Лиз, пристроившись в правом ряду за старым массивным американским внедорожником, который минуту назад ее бесцеремонно подрезал, вела машину по-женски аккуратно, то и дело поглядывая на задремавшего на пассажирском сидении мужа.
Перед самой развязкой внедорожник резко затормозил, затем, неожиданно включив заднюю передачу, визжа резиной, дал задний ход и с небольшого разгона врезался в их хрупкий электромобиль.
Испуганно вскрикнула Лиз. Хрустнул, сминаясь, стеклопластиковый капот. Их бросило вперед, но сработавшие ремни безопасности, больно сдавив грудь, снова вжали тела в кресла. Затем спереди и по бокам выстрелили подушки, заполнив собой все пространство между людьми и лобовым стеклом.
– Ты как, Лиз? – повернув голову в сторону так, чтобы можно было дышать, прохрипел Ник.
– Нормально. Только очень болит правая рука.
– Не двигайся, – Ник попытался отстегнуть ремень безопасности. – Удар несильный. Мы на дороге. Тут полно машин. Сейчас нам помогут. Черт возьми, что это за идиоты!
За местом столкновения действительно образовалась пробка. Люди выходили из машин, чтобы посмотреть, что произошло. Кто-то уже звонил в полицию, кто-то снимал происшествие на смартфон. Пара молодых девушек, ехавших сразу за ними в небольшом подержанном автомобильчике, выбралась наружу и, в растерянности оглянувшись в поисках помощи, направилась к покореженной «Тесле».
Двери внедорожника, ударившего машину Лиз, открылись, и из него медленно вылезли двое одетых в черные рабочие робы мужчин. Нижнюю часть их лица скрывали тонкие шелковые маски, из-под надвинутых на лоб бейсболок, не обещая ничего хорошего, поблескивали темные солнцезащитные очки. В руках они держали зловещего вида помповики. Направившиеся было на помощь девушки увидели оружие, остановились и, тихо ойкнув, попятились назад. Мужчины медленно, никого не опасаясь и словно позируя перед десятком камер отбежавших подальше добропорядочных граждан, снимавших их на смартфоны, подошли к «Тесле» с разных сторон. Несколькими ударами прикладов они разбили стекла напротив Лиз и Ника. Ножами пропороли подушки безопасности, чтобы еще раз убедиться, что перед ними находятся именно те, кто им нужен, и, картинно приложив дробовики к плечам, выстрелили несколько раз внутрь салона. Затем один из них достал небольшой конверт и, бросив на залитые алым тела, что-то прокричал на французском. Его слова разобрать было невозможно потому, что стоящие в пробке водители и пассажиры, до сих пор с интересом наблюдавшие за происходящим, с воплями бросились бежать в разные стороны.
Ник оправился от шока почти сразу. В первую секунду он удивился, что чувствует всего лишь тупую боль в плече и области груди. Бьющийся в панике мозг тут же подсказал ему, что это последние секунды его жизни, и вернул часть притупившихся от ужаса ощущений. Он повернул голову к жене, чтобы она осталась последним, что он увидел в этой жизни.
Ремни безопасности плотно вжали залитое кровью тело Лиз в сидение. Голова ее безвольно опустилась на грудь, крупные кудряшки светлых волос закрывали лицо. Ник почувствовал, как по его щекам потекли слезы. Готовясь проститься с этим миром, он подумал о дочери и закрыл глаза в ожидании неизбежного конца.
Но смерть не наступала. Вместо этого тупая боль в области груди стала более резкой, как будто кто-то приложил к коже раскаленное железо. Застонав, Ник наклонил голову, в ужасе ожидая увидеть в области груди огромную дыру от заряда картечи с торчащими из нее ребрами и ошметками легких. Ученый прекрасно помнил направленный на него ствол дробовика, слышал грохот выстрела, чувствовал резкий запах пороха. С такого расстояния промахнуться было невозможно. Он поднес руку к разлившемуся по груди кровавому пятну и потрогал мягкие липкие сгустки, потом медленно поднял ладонь к глазам и в рассеивающемся пороховом дыму секунду рассматривал испачканные алым пальцы. Несмотря на выстрел в упор, он определенно был жив, он дышал, мог двигаться, его мозг, оправившись от первой волны животного ужаса, мог думать.