На Пасху 1976 года бразильские и мексиканские друзья присоединились к нам в Пьеррефитте. Было ужасно холодно, шел снег. Наши товарищи, без теплой одежды, только что из южноамериканского лета, разместились на полу неотапливаемой церкви, а члены парижской группы на ночь вернулись в свои теплые гостиничные номера.
Большой теплый дом одного из наших друзей, расположенный напротив церкви, оставался пустым, чтобы жившие там Ага и Анна могли уединиться. Возможно, наши иностранные товарищи, потягивая текилу, которую они купили в качестве единственной защиты от вездесущего холода, могли видеть, как в доме напротив готовится изысканный ужин. На следующее утро члены парижской группы почувствовали от них запах алкоголя и были шокированы: эти южноамериканцы не умеют себя вести! Когда потом до нас дошли слухи о том, что наши товарищи сочли нас не слишком гостеприимными, мы в ответ решили, что этим людям не хватает уважения по отношению к старшим ученикам Традиции.
На пасхальном собрании 1978 года в Аркосе произошел случай, который заставил меня серьезно задуматься: в последний вечер испанцы и бразильцы, многие из которых видели Агу в первый раз, организовали шоу с песнями и танцами, закончившееся чуть ли не всенародным разгулом под дружные выкрики «Ага! Ага!»
Тогда Ага со своим обычным спокойствием поднялся на сцену и начал восхвалять преданность своей жены такими словами, которые были бы уместны в устах любого профессионального политика во время предвыборной кампании. Конечно, реакция последовала незамедлительно: все присутствующие разразились криками «Анна! Анна!», люди вскакивали на столы и топали ногами. Столы были на подвижных распорках, они начали падать, одна из бразильских женщин оказалась под ними, а сверху другие продолжали топать; в результате упавшей сломали ногу. Я взглянул на объект их восхищения – лицо Анны побелело от ужаса, она была в шоке. Англичане изумленно смотрели то друг на друга, то на окружающее их безумие: этого ли они ожидали? Через несколько месяцев все они покинули нас.
Почему и я не последовал за ними, хотя ни в коей мере не являлся любителем подобных представлений? Просто потому, что на следующий день я поговорил с друзьями, которые «возглавляли» этот эпизод, и понял, что это «спонтанное» событие было организовано, оно произошло не случайно, все было тщательно спланировано и отрепетировано. В тот момент мое любопытство было слишком сильным, чтобы позволить мне уйти. Я хотел знать причины.
Четырнадцать лет спустя я, кажется, начинаю приближаться к ответу, который удовлетворяет меня в достаточной степени, хотя я прекрасно понимаю, что он понравится далеко не всем. Дело вот в чем: как только в человеке начинает работать механизм чрезмерного самоотождествления, параллельно в действие вступает процесс, в результате которого гипертрофированное чувство своей значимости разрушает самое себя. Я бы сказал, что здесь действует практически непреложный закон: когда человек слишком сильно связывает себя с подобным чувством собственной важности, он одновременно начинает ощущать, что вместе с этой бесполезной оболочкой разрушается и его сущность. Тогда человек либо проглотит горькую пилюлю и будет продолжать свой путь, либо в обиде удалится. Кто-то остается, кто-то уходит.
Этот закон применяется на всех уровнях, его нельзя считать исключительно теоретической концепцией. Он затрагивает все области человеческого поведения, включая взаимоотношения с учителем. В любой истинной Традиции человеку, в конце концов, приходится определять границы своей преданности учителю и учению, поэтому нетрадиционное или шокирующее поведение учителя является неотъемлемой частью всех существующих методик. Благодаря этому учитель может убедиться, что обучение действительно происходит. У ученика всегда есть возможность покинуть учителя; если бы учитель не испытывал доверие ученика, это значило бы, что он дурит тому голову, лишая его неотъемлемой свободы выбора: уйти или остаться.
При взгляде извне, как в описанных выше случаях, с обычной и /или общепринятой точки зрения может показаться, что учитель манипулирует учениками в собственных интересах. Только когда человек долгое время на собственном опыте знакомится с практикой суфийской Традиции, он начинает понимать, каким образом фактор времени связан с личными событиями и восприятием, и как он изменяет отдельную личность, воздействуя на базовый человеческий материал, вовлеченный в процесс.
Одна из самых трудных для западного человека вещей – научиться доверять своему учителю, потому что вся западная традиция мышления (с маленькой буквы «т») основана на скептическом и узко-аналитическом подходе к реальности. В суфийской Традиции мы считаем это частью неизбежного социального или средового обусловливания, которое необходимо преодолеть.
Поэтому не удивительно, что академики, у которых смирение никогда не было сильной стороной, реагируют на эту ситуацию словами: «что эти суфии о себе воображают, почему они позволяют себе смотреть на нас сверху вниз». На самом деле, мы всего лишь говорим, что мы – не собственники знания, а его слуги, что у западного образования неправильно расставлены приоритеты, ведь информация начинает обретать хоть какую-то ценность только после того, как достигается базовое знание себя.
Отсюда возникает вопрос: что такое знание себя? У каждого есть собственный ответ, если речь идет о нем самом, и, вероятно, каждый при этом прав; достаточно сказать, что в суфийской Традиции подобное знание считается достойным плодом работы и обучения длиною в целую жизнь. В этой картине присутствует и вера, поскольку необходим некий эталон, который побуждает нас хотя бы стремиться к совершенству, независимо от того, суждено ли нам его достичь.
Если смотреть на вещи подобным образом, можно сказать, что учитель-суфий и суфийская группа – просто инструменты, чья задача – создавать связь между индивидуумом и знанием высшего порядка. Чтобы стать участником этого процесса, человек должен на некоторое время хотя бы предположить, что действительно существует подобное высшее знание, которое может быть связано со знанием собственного «Я».
В этой связи хотелось бы ясно определить границы любой философии или способа мышления: суфийская Традиция как таковая не может породить в человеке самопознания, не может создать в нем веру, так же, как и доверие, и не может и не создает восприятие Бога. Тем не менее, она представляет собой методику, которую любой человек, независимо от своего происхождения и способностей, может использовать в качестве основы или подспорья для развития всего вышеперечисленного. Омар Али-Шах снова и снова повторяет: «Я не могу сделать это за вас».
Кто-то, прочитав о том, как люди ломают себе ноги или спят на холодном полу, может воскликнуть: «Какое отношение все это имеет к духовному развитию? Они просто дикари!» На это я могу ответить только: «Да, но стремлюсь я к иному. Возможно, сейчас я дикарь, но с помощью Бога и Традиции я не всегда буду им».
Долг учителя-суфия – делать то, что должно быть сделано. У него не всегда есть время или желание объяснять свое поведение. В любом случае, объяснить что-либо можно только до определенного предела.
Оги Хейтер1
Характеристики Традиции
Суфийская традиция, по сути, представляет собой путь братьев и сестер, объединенных общим усилием и целью. Это вольное объединение людей, которые свободно приходят в Традицию и свободно могут выйти из нее. Если они покидают Традицию, мы не считаем их отлученными, отвергнутыми, проклятыми и прочие подобные глупости. Они могут по собственному выбору прийти и по собственному выбору уйти. Когда они уходят, мы сожалеем об этом; если они оказываются разлученными с нами, мы поддерживаем контакт. Но если люди активно вовлечены в деятельность Традиции, то должны следовать ей преданно и дисциплинированно.