Сиберт смутно ощущал, как врач протирает его руку и вводит иглу. Но когда в его венах потекла чужая кровь, он почувствовал прилив сил. Как будто внутри его забурлила жидкая жизнь.
– Литр, – сказал врач.
– Хорошо, достаточно.
– Мне придется сообщить об этом, вы же знаете. Ранение огнестрельное.
– Не имеет значения. К этому времени нас здесь уже не будет.
– Если вы только попробуете сдвинуть раненого с места, он умрет от шока.
Голоса затихали. Он опять засыпает, билась в голове Сиберта испуганная мысль. Он пытался бороться с широкой, темной волной, накрывающей его, но это было бесполезно.
Прямо перед тем, как нырнуть в эту волну с головой, он увидел, что врач отвернулся, убирая свое оборудование. Перед глазами Сиберта мелькнула рука с зажатым в ней металлическим предметом. При ударе о голову врача он издал странный, глухой звук.
– Просыпайся, Эдди! Ты должен проснуться!
В лицо снова повеяло прохладой, остужая жар внутри его. Он шевельнулся, и стон вырвался изо рта.
– Нужно вставать, Эдди! Нам придется искать другое укрытие.
Он с трудом открыл глаза. Прямо над собой он увидел измученное лицо Барбары с широко распахнутыми, полными тревоги глазами.
Она снова протерла его лицо влажной тканью.
– Постарайся, Эдди! – поторопила она. – Мы больше не можем здесь оставаться.
Я умру, – подумал он. – Так сказал врач. Затем он вспомнил Локка, а также то, за что боролся, и попытался встать. После нескольких бесплодных попыток он со стоном рухнул назад. Во второй раз Барбара помогала ему. Она просунула руку ему под спину и приподняла его. Он сел, и темный подвал пошатнулся, а затем бешено закрутился перед глазами.
Немного погодя он уже стоял, хотя так и не смог вспомнить, как ему удалось подняться на ноги. Казалось, что ноги от него за тысячу миль. Он велел им идти, а они не слушались. Ему пришлось по очереди аккуратно поднимать и не менее аккуратно опускать каждую ногу. Только поддержка Барбары помогала ему удержаться в вертикальном положении.
К старому, темному осьминогу, который оказался древней газовой печью, прислонился врач. Его голова лежала на груди.
– Мертв? – спросил Сиберт тонким, будто чужим голосом.
– Не болтай. Он просто без сознания. Его скоро хватятся. Он только что вышел из больницы, когда я его перехватила. Нас никто не видел, но они забеспокоятся, когда он не придет на следующее дежурство. Я дала тебе отдохнуть, сколько смогла, но теперь нам надо уходить.
Кое-как они добрались до шатких ступенек, ведущих наверх, к свету. Рядом, все так же обнимая и поддерживая его, внезапно всхлипнула Барбара.
– Эдди, Эдди! Что же нам теперь делать?
Сиберт молча собрался с силами, расправил плечи и постарался опираться на нее не так сильно.
– Брось, Бобс, – сказал он, – мы не можем сдаться сейчас.
– Хорошо, Эдди. – Ее голос стал тверже, уверенней. – Они ведь хотят убить тебя, правда, Эдди? Не меня?
– Откуда ты… знаешь?
– Ты бредил. И пытался мне что-то рассказать.
– Ага.
Они с трудом взбирались по шатким ступенькам. Старые доски опасно прогибались под их весом.
– Это точно, меня они убьют. Тебя – нет. Кого угодно, кроме тебя.
Когда они выбрались на свет, безжалостно выставляющий на обозрение пустыню потрескавшегося асфальта, заваленного всяким мусором – пеплом, досками, консервными банками, бутылками, коробками, – Сиберт почувствовал головокружительный прилив сил. Он пришел и ушел, оставив пробелы в памяти.
Они внезапно оказались посреди аллеи, миновав горы мусора. Здесь стоял сверкающий новизной, изящный турбированный пятисотый «Кадиллак». Когда он оперся на гладкий бок, Барбара распахнула дверь.
– Где ты его взяла? – спросил он слабым голосом.
– Украла.
– Это плохо. Слишком заметный. Нас засекут.
– Не думаю. В любом случае менять его нет времени. Лезь назад. И ложись на пол.
Пластиковая поверхность машины была восхитительно прохладной по сравнению с его горячим телом. Он попытался найти другой вариант, но голова отказывалась думать. Тогда он позволил Барбаре затолкать его в машину и с огромным облегчением прижался к полу. Грудь была липкой и горячей; снова открылось кровотечение.
На заднем сиденье лежали чемоданы. Барбара поставила их вокруг так, что он был совсем незаметен.
Единственное пятнышко света пробивалось в щель между ними. Он бездумно смотрел на него, когда завелся мотор и машина тронулась с места, увлекаемая вперед турбиной мощностью в 500 лошадиных сил. Оно начало прыгать и расплываться, когда машина поехала. Сиберт заснул.
Когда он проснулся, машина стояла, и резкий голос прямо у него над ухом произнес:
– Извините, мисс. У меня приказ останавливать все машины, покидающие город. Мы ищем раненого мужчину. Он не один.
Они не знают о Барбаре и о том, как сильно он ранен. Они порядком отстали.
И тут вмешался холодный голос рассудка. Глупый оптимизм. Они могущественны настолько, что могут привлечь к поискам полицию; они на шаг от поимки. И, как только доктор придет в сознание, информации у них станет намного больше. Разумнее было бы убить его.
– Тут я вам ничем помочь не могу.
Голос Барбары звенел нежным, чистым колокольчиком.
– Раненые мужчины – это не по моей части. Я предпочитаю, чтобы они были как вы, офицер, – крепкими и здоровыми парнями. Но, – добавила она беззаботно, – если хотите, можете сами заглянуть.
Полицейский хмыкнул.
– Не нужно меня соблазнять. Могу поспорить, под юбкой вы его не прячете. А в этой машинке место осталось только для двигателя. Сколько она выжимает по прямой?
– Я лично разгоняла ее до двухсот, – мимоходом заметила Барбара. – Двести пятьдесят вроде бы предел.
– Поверить не могу.
В его голосе отчетливо звучало благоговение.
– Глядите!
Машина сорвалась с места, как ракета. Через пару секунд загудели шины. Сиберт почувствовал, как машина взлетела, когда воздух, рвущийся через крепкий, крылообразный стабилизатор, приподнял ее. Он был уверен, что она вот-вот остановится, но машина по-прежнему набирала и набирала скорость.
Разве все может быть так легко? – подумал он.
Скорость начала падать. Они мчались по дороге под шум колес. Он сливался в колыбельную, которая снова убаюкала Сиберта.
Вскоре Сиберт проснулся от толчка, разбередившего рану. Машина опять остановилась, и шум стих.
Пришла та же мысль: я умираю. Доктор так сказал. С ясностью, которой не ощущал с тех пор, как его подстрелили, он понял: пуля миссис Джентри прошла сквозь легкое. Он истечет кровью до смерти. Каждое движение делает такой исход более вероятным.
Он почувствовал, как в нем поднимается злость на Барбару, которая так легко отнеслась к его ранению, которой было наплевать, жив он или нет, из-за которой ему пришлось слепо метаться в поисках убежища, буквально умирая на ногах.
Незамедлительная медицинская помощь могла бы его спасти. Так предполагал доктор.
Она поделилась с ним своей кровью, это верно. Но что значила пинта крови, когда из его тела непрестанно и неизбежно утекал целый поток красной жидкой жизни. Даже если это кровь бессмертного.
Беспричинный гнев разгорался все сильнее. Черт ее возьми! – подумал он. – Я умираю, а она будет жить вечно.
Смерть была странным действом, очень похожим на рождение, с длинными периодами дремы и серыми, полубессознательными периодами бодрствования. Каждый раз, когда эта серость на мгновение отступала, Сиберт удивлялся тому, что все еще жив. Картинки из жизни тонули в долгой, тяжелой дреме, пока наконец он не проснулся полностью, с абсолютно ясным сознанием.
Серый свет падал сквозь пыльное окно и освещал пестрые квадраты тяжелого одеяла, которым он был накрыт. Я буду жить, – подумал он.
И, повернув голову, увидел Барбару, спавшую в массивном кресле рядом с его кроватью. Его старая обивка была изодрана; поролон торчал наружу серыми, отвратительными комками.