Достав карандаш с тетрадью, человек отложил рюкзак и придвинулся ближе к окну, чтобы иметь хоть какой-то источник света. Даже в мешковатой меховой шубе была заметна его сильная худоба, граничащая с истощением. Из-под толстой черной шапки на плечи ложились спутанные темные волосы, впалые щеки скрывала густая борода, обветренное лицо покрывали ссадины и морщины, хотя человеку еще не было и сорока. Тусклые серые глаза говорили о его болезненном состоянии.
Прислонившись к стене, мужчина согнул ноги в коленях и поморщился от боли. Правое бедро было перевязано бинтом, на котором алыми пятнами проступила кровь. Дав боли немного утихнуть, он положил на согнутые колени тетрадь и развернул на чистой странице. Стянул зубами варежку с правой руки, взял огрызок карандаша и так замер. Посидел немного под завывания ветра, глядя на пустой лист, а затем принялся писать.
«День 63… или 64. Здесь я немного запутался. Не важно. А важно то, что это, возможно, моя последняя запись. Я остался один».
Человек замер, поставив последнюю точку. Тяжело вздохнул, превозмогая в себе страх одиночества и горечь утраты, подступившие комом к горлу. Проглотил ком и снова принялся писать.
«Две ночи назад на нас вышел один из этих чертовых пси-зверей. Такая мощь… Господи милосердный. Слушая в лагере рассказы об этих бестиях, я относился к ним скептически. Зверь всегда остается зверем, а у страха, как известно, глаза велики. Но в историях охотников не было и десятой доли того, что представляет собой монстр.
Марк почувствовал неладное задолго до заката. Он самый пси-чувствительный… точнее, был самым пси-чувствительным из нас. Придай мы его беспокойству и раздраженности больше значения, может, остались бы живы. Но раздражены были все. Зима лютует. Последние антибиотики истратили на Клэр. Юрган обморозил пальцы на руке, и мы боялись, что начнется гангрена. Припасы на исходе, а впереди еще полпути. Все мы уже начали проклинать идею Джека, но никто не решался сказать это вслух. Не потому что его боялись, нет. Просто, озвучь мы свои мысли, признали бы поражение перед стихией, признали бы, что надо было оставаться в лагере, а не искать лучшей жизни на западе, в месте, которого, возможно, не существует вовсе. Но обо всем этом я, кажется, упоминал уже не раз. Теперь-то точно можно сказать, что затея Джека провалилась, но даже если бы я и захотел обвинить его, чего, конечно же, делать не стану, потому что подписался на все добровольно, то все равно наш лидер уже мертв. Он сполна заплатил за свои смелые мечты. Мертвы все, кроме еще меня, кто в эти мечты поверил. Природа не щадит глупцов.
Чертова тварь вышла на нас ночью. Уже после захода солнца, когда мы встали на лагерь в лесной глуши, все ощутили тоже самое беспокойство, которое чувствовал Марк. Беспокойство, перерастающее в беспричинный страх, даже ужас. Сковывающий, панический ужас. Когда нам стало понятно, в чем дело, бежать было поздно, хоть мы и попытались.
Я никогда прежде не ощущал такой псионической мощи. Чувство, словно голову погружают в ледяную воду и давление начинает сдавливать виски. Ну, это очень отдаленное описание. Я не знаю, как такое вообще можно описать.
Затем зазвучал рев. Он звучал в реальности и одновременно в наших головах. Марк рухнул на землю и забился в конвульсивном припадке. Так он и умер, еще до того, как тварь показалась из леса. Думаю, его мозг не выдержал, а может, сердце не вынесло такого ужаса, ведь он ощущал его на несколько порядков сильнее, чем остальные. Я не врач, точно сказать, что с ним произошло, не могу, а услышать профессиональное мнение Юргана не успел.
Монстр выскочил на нас из мрака. Пелена наводимого им ужаса не дала нам услышать его приближения, несмотря на то, что им был громадный бурый медведь. Он вылетел из темноты и снес Джеку лицо. Вот так, одним ударом. Прямо на моих глазах. Никогда мне не забыть увиденного. Секунду Джек смотрит на возвышающегося перед ним зверя, а через мгновение его голова превращается в кровавое месиво, а тело, как мешок, падает на землю.
Клэр закричала. Она не пыталась убежать, парализованная страхом, а просто вопила, так пронзительно, как только могла. Запах ее ужаса или источаемое ей пси-излучение, по-видимому, были для зверя притягательнее, чем наши с Юрганом, и когда он направился к Клэр, намереваясь разорвать ее в клочья, я успел подбежать к телу Джека, вырвать из его мертвых пальцев винтовку и выстрелить. Дважды…
Нет. Я выстрелил трижды. Точно трижды, потому что после последней охоты Джек сказал, что у нас осталось только три патрона, а я выпустил в тварь все, что было в обойме.
Три пули двенадцатого калибра, выпущенные ему в спину почти в упор, не свалили гада. Но отогнали. Опалив нас своей злобой и болью, – от которой у меня самого на несколько секунд потемнело в глазах, и очнулся я, лишь упав лицом в снег и разбив бровь, – он кинулся обратно в лес.
Мне довольно быстро удалось привести в чувство Юргана. С Клэр было сложнее. Она сознания не теряла, но полностью лишилась рассудка, и не уверен, что даже выживи она, смогла бы когда-нибудь вернуться в нормальное состояние. Потому мы подхватили ее под руки и помчались прочь.
В какой-то момент, к рассвету, даже показалось, что мы сумели уйти. Волны ужаса больше не захлестывали нас, голову не сдавливали псионические тиски, и осталась лишь боль, как при страшном похмелье. Клэр к тому моменту уже прекратила причитать и просто смотрела в одну точку ничего не видящим взором.
Но мы все равно не намеревались останавливаться, пока не покинем проклятый лес. И так мы шли, целый день, почти ничего не говоря, прерываясь лишь на короткие получасовые привалы. То, что треклятый медведь стал нас нагонять, мы ощутили после полудня, когда ужас во второй раз достиг нашего сознания.
Тогда-то Юрган и предложил бросить Клэр. Он сказал, что ей не выжить. Сказал, что для нее это конец, и для нас тоже, если не бросим ее и не побежим. Ах, как бы мне хотелось сказать, что я с ним спорил, что я сказал: «Нет, мы останемся вместе и вместе умрем». Но все не так. Да простит меня Господь, перед которым я скоро предстану, но я согласился с ним.
Однако оставить Клэр на растерзание медведю я не мог. Наша дружба стоила хотя бы того, чтобы подарить ей достойную смерть. Стоила одной пули. И я потратил ее. Клэр смотрела на меня, прямо мне в глаза, когда я приставил пистолет к ее виску. Смотрела своим пустым, ничего не выражающим взором… Боже…
Тешу себя мыслью, что убил лишь пустую оболочку, что Клэр там уже не было, и она отправилась на тот свет вместе со своим возлюбленным Джеком.
Прости меня, Клэр. Я не мог поступить иначе».
Человек прекратил писать. Отложил карандаш и смахнул бегущую по щеке слезу. Затем подышал на закоченевшие пальцы, снова взял карандаш и, собравшись с мыслями, вернулся к тетради.
«Бросив Клэр, мы, может быть, и выиграли себе час или два, но все равно ничего не изменили. Мы были измотаны, напуганы, мы просто не могли идти. И медведь нагнал нас. От него исходила ненависть. Не звериная, нет. Чертов монстр ненавидел нас совсем по-человечески. Только человек способен так ненавидеть. Точнее, был способен до того, как наделил своим гнилым разумом зверей. Воистину, наша цивилизация заслужила всего того кошмара, который ее погубил!
Юрган стал отставать, и зверь нагнал его первым. Я пытался спасти его. Честно. Я выстрелил медведю прямо в морду сигнальным патроном, но лишь взбесил его, и был повален на землю его бешеным ревом, ворвавшимся бурей в мой разум. Только чудо помогло мне не лишиться чувств и увернуться от мощного удара его лапы. Он мог бы оторвать мне ногу этим ударом, но лишь разорвал когтями правое бедро. И я пополз прочь, а он стал рвать на части Юргана.