Вскоре на вершине горы, которая в ночной темноте будто упиралась в голубой свод небес, стали появляться то сероватые, то белые облака; постепенно светлея, они походили на легчайшие клубы дыма, предвестника пожара, казалось неожиданно возникшего и разгоравшегося на склонах соседних Апеннин и на самом Везувии.
Облака из белых превращались в розовые, из розовых в пурпурные; вскоре они заиграли золотыми блестками, и по горе, которая до этого высилась черной и грозной гранитной громадой, вдруг разлились потоки животвотворного, яркого солнечного света, обрисовавшего его величественные очертания, склоны близких хребтов, покрытые мрачной густой растительностью, страшные пропасти, зиявшие меж пепельно-серых пластов застывшей лавы, и залитые солнцем цветущие холмы, которые тянулись на несколько миль окрест и, словно у ног горделивого гиганта, раскинули чудесный разноцветный ковер, сотканный из зелени и цветов.
В те времена Везувий имел совсем иную форму, чем теперь; он не был, как в наше время, бушующим и страшным чудовищем. Вулканические извержения из его недр происходили в столь отдаленные эпохи, что даже память о них едва сохранилась к началу нашего повествования. Следами их остались на много миль тянувшиеся вокруг горы слоистые отложения лавы, на которых осками были воздвигнуты города Стабии, Геркуланум и Помпея. Огонь, клокочущий в жерле вулкана, уже много веков не нарушал блаженства этих чудесных холмов, где под сапфировым небом, согретые нежащим теплом, вдыхая напоенный благоуханиями чистый воздух, освежаемые прохладой голубых тирренских вод, жили счастливейшие народы, воспетые поэтами как обитатели преддверия элисия. Да, ни в одном уголке земного шара поэты не могли бы найти такой прелести и даже во вдохновенном полете фантазии не могли создать более чарующих картин, действительно достойных быть преддверием элисия.
Единственным, что нарушало счастье жителей Кампаньи, были подземные толчки и раскаты грома, временами пугавшие население; но толчки эти повторялись так часто и были так безвредны, что к ним здесь все уже привыкли и не обращали на них внимания. Поэтому вся нижняя часть Везувия была сплошь покрыта оливковыми и плодовыми деревьями, роскошными садами, виноградниками, рощами, застроена виллами и дворцами и казалась одним сплошным садом, единым огромным городом.
Везувий и весь Байский, или Неаполитанский, залив, озаренные лучами восходящего солнца, являли в это утро такую грандиозную, такую прекрасную и величественную картину, что она вызвала возгласы Удивления и восторга у гладиаторов и их предводители. Они умолкли и в изумлении предались созерцанию этого зрелища.
Они увидели Помпею, как будто отданную на произвол волн, богатую, царственную Помпею, лишенную крепостных стен, что напоминало об участии ее обитателей восемнадцать лет назад в гражданской войне против римлян; город был тогда взят войсками Суллы, и, оказав ему милосердие, победитель разрушил только его стены. А неподалеку от Помпеи находились разрушенные и сожженные Стабии, на развалинах которых только еще начали возводить новые дома, - по всему видно было, как жестоко поступил с их обитателями все тот же Сулла.
Как ни прекрасна была эта величественная картина восхода солнца, пленявшая душу любого человека, Спартак быстро освободился от ее чар. Он окинул взглядом вершину горы, стараясь определить, как далеко вверх тянется мощенная лавой дорога, у которой он находился со своими товарищами, и доходит ли она до самой верхушки горы. Но густые леса, покрывавшие вершину, не давали возможности проследить, где оканчивалась эта дорога. После недолгого раздумья Спартак решил послать Борторикса и тридцать наиболее ловких товарищей разведать дорогу, а сам с главной частью отряда намеревался обойти соседние виллы и дворцы, чтобы поискать оружия и освободить рабов. Ядро отряда из шестидесяти гладиаторов должно было оставаться на прежнем месте, скрываясь за живой изгородью; здесь же Борторикс и Спартак уговорились встретиться после разведки.
Все было сделано, как приказал Спартак. Борторикс возвратился через три часа. Спартак уже был на месте; он раздобыл еще некоторое количество оружия и пополнил свой отряд, в который влились двести гладиаторов и рабов, освобожденных на соседних виллах. Рудиарий составил из своих пятисот воинов когорту в пять манипул. В один из манипул, во главе которого был поставлен Борторикс, вошли восемьдесят самых молодых и храбрых гладиаторов. Спартак вооружил их пиками и копьями и назвал, согласно римскому строю, гастатами, то есть копьеносцами. Остальные четыре манипула, по сто человек каждый, назывались так: фальгиферы - бойцы, вооруженные косами; ретиарии - вооруженные трезубцами и вертелами; первый и второй манипулы фракийцев - гладиаторы, вооруженные мечами, ножами и другим коротким оружием. Во главе каждой группы в десять человек он поставил декана, а во главе каждого манипула - по два центуриона, младшего и старшего. И тех и других он выбрал из числа шестидесяти восьми гладиаторов, бежавших вместе с ним из Капуи, так как знал их мужество и отвагу и мог вполне на них положиться.
Борторикс сообщил Спартаку, что дорога, около которой они находятся, примерно на две мили пролегает по склону горы, затем переходит в узкую тропинку, которая ведет через леса к вершине, но, достигнув определенной высоты, теряется среди недоступных скал и обрывов.
- О, наконец-то после стольких испытаний великие боги начинают нам покровительствовать! - ликуя, воскликнул Спартак. - Там, наверху, в этой лесной глуши, где гнездятся орлы и устраивают свое логово дикие звери, в местах, недоступных для человека, мы водрузим наше знамя свободы. Лучшего места судьба не могла бы нам предоставить… Идемте!
И как только когорта гладиаторов двинулась по направлению к вершине Везувия, Спартак вызвал к себе девять гладиаторов из школы Лентула и, щедро снабдив их деньгами, приказал немедленно по разным дорогам отправиться троим в Рим, троим в Равенну и троим в Капую, чтобы предупредить товарищей по несчастью, живших в школах этих трех городов, о том, что Спартак с пятьюстами гладиаторами расположился лагерем на Везувии, и сказать, что те, кто готов бороться за свободу в одиночку ли, манипулами или легионами, должны поскорее явиться к нему.
Посылая трех гонцов в каждый из указанных городов, Спартак рассудил, что даже в худшем случае, если некоторые будут схвачены в дороге, по крайней мере трое из девяти дойдут до назначенного места. Спартак простился с этими девятью гладиаторами и посоветовал им держаться осторожно. В то время как они спускались к подошве горы, рудиарий догнал головной отряд колонны, быстрым маршем поднимавшейся к вершине.
Вскоре когорта гладиаторов оставила дорогу, по обе стороны которой тянулись сады, домики и виноградники, и добралась до лесистой части горы; чем круче делался подъем, тем уединеннее становились места, тем глуше была тишина, царившая в этих лесах. Постепенно кустарники и низкорослые деревья сменились терновником, падубами, вязами, вековыми дубами и высокими тополями.
В начале подъема гладиаторы встречали по дороге много земледельцев и крестьян, которые несли в корзинках или везли на осликах зелень и фрукты для продажи на рынке в Помпее, Неаполе и Геркулануме. На отряд вооруженных людей они смотрели с изумлением и страхом. Когда гладиаторы углубились в леса, им попадались только одинокие пастухи с маленькими стадами овец и коз, которые паслись среди кустарников, скал и круч.
Время от времени эхо грустно повторяло блеяние этих жалких стад.
Через два часа трудного подъема когорта Спартака добралась до большой площадки, расположенной на вулканической скале, на несколько сот шагов ниже главной вершины Везувия, покрытой, точно огромной пеленой, глубоким слоем вечного снега. Здесь Спартак решил сделать привал и. пока солдаты отдыхали, обошел всю площадку; с одной стороны "от нее вилась крутая, скалистая тропинка: по ней поднялись сюда гладиаторы; с другой стороны высились неприступные скалы; с третьей открывался вид на противоположный склон горы, у подножия которой ниже лесистых обрывов расстилались залитые солнцем поля, виноградники, оливковые рощи и луга; это были обширные цветущие области Нолы и Нуцерии, тянувшиеся до склонов Апеннин, видневшихся на горизонте. Всходить и спускаться здесь было еще труднее, чем со стороны Помпеи, и, следовательно, с этой стороны площадка была защищена от нападения.
Место, выбранное Спартаком для лагеря, было также безопасно и неприступно и с юга, со стороны Салерна, так как площадка обрывалась тут на краю пропасти с такими отвесными стенками, что она была похожа на колодец, - взобраться по ним не могли не только люди, но даже и козы.
Пропасть, в которую свет проникал только через расщелины скал, заканчивалась пещерой, а из нее неожиданно открывался выход на цветущую часть горного склона, тянувшегося на много миль, вплоть до равнины.
Тщательно исследовав площадку, Спартак убедился, что место, выбранное для лагеря, очень удачно, - здесь можно было продержаться, пока подойдут подкрепления из Капуи, Рима и Равенны. Он приказал манипулу фракийцев, вооруженных топорами и секирами, нарубить в ближайшем лесу дров и зажечь костры, которые должны были защитить гладиаторов от ночных заморозков, весьма ощутительных в феврале на такой высоте.
Он поставил небольшую охрану у почти неприступного края площадки, выходившего на восточный склон горы, а другой отряд численностью в полманипула нес охрану со стороны Помпеи, откуда они поднялись к вершине; с тех пор площадка стала именоваться лагерем гладиаторов и сохранила это название надолго.