Прибыв в Рим глубокой ночью, он тотчас отправился в казармы преторианцев, где при свете факелов собрал трибунови центурионов, призвав их не забывать о сыне доблестного Германика, префект претория от его имени попросил поддержки и обещал каждому по двести сестерциев в случае успеха. Кроме того, он заручился помощью префекта вигилий,многих сенаторов и всадников,с которыми был дружен. Он же подкупил и часть плебеев, наутро приветствовавших Гая Цезаря.
– Макрон! Макрон! – оборачиваясь, перешептывались собравшиеся.
– Сальве, Макрон! Сальве, Макрон!
– Сальве, Невий! Сальве, Невий!
К нему протягивали руки, прикасались к одежде, похлопывали по плечу. Кто-то сокрушался о смерти Тиберия, кто-то справлялся о подробностях кончины, кто-то вспоминал заслуги покойного – и все дружно восхваляли Макрона, всегда справедливого, всегда преданного прицепсуи закону.
– Как же восстановить древние законы в этом городе, – жест презрения вырвался у Валерия Азиатика, демонстративно повернувшегося к Лентулу Гетулику, – в этом городе, погрязшем в не-вежестве и пороке? Взгляни, Лентул, на этих отцов города, блеск и гордость всего Рима!
– Не совет римских сенаторов, а сборище бессовестных параситов и низких льстецов! – с от-вращением бросил Гней Корнелий Лентул Гетулик, наблюдавший за подобострастной суетой во-круг вошедшего.
При этих словах маленькие черные глазки Макрона злобно сверкнули. Однако, справившись с собой, он сделал вид, что не расслышал оскорбления.
– Хватит болтать! – крикнул он хрипло. – Я привез завещание Тиберия Августа и призываю прицепса сената зачитать его!
Тотчас воцарилась тишина. Одного имени мертвого тирана было достаточно, чтобы каждый осекся на полуслове, вспомнив о страхе, накопившемся за двадцать лет.
От этого оцепенения первым оправился Луций Вителий Непот; он уверенно приблизился к Макрону и произнес:
– Приветствую тебя, благороднейший Макрон, и да будет прославлено на небесах величие Тиберия Августа, завещание которого клянусь прочесть и исполнить, даже если оно требует моей немедленной смерти.
Он пожал руку Макрона и сразу же выпустил ее, чтобы в знак особого уважения к нему при-коснуться к собственным губам и ко лбу; затем, взглянув в сторону Валерия Азиатика, он переме-нил тон:
– Видят боги, даже шуту Мнестерудалеко до иных сенаторов!
Однако Макрон, словно не заметив ни явного заискивания, ни того, что прицепс сената готов был приступить к ведению собрания, поднялся на одну из самых высоких трибун и обратился к присутствующим с речью памяти Тиберия, которая скорее напоминала похвалу Гаю Цезарю, сыну Германика. Закончив ее и по-прежнему не обращая внимания на аплодисменты, он распахнул свою пепельную тогу,под которой тускло блеснули звенья кольчуги, и достал завещание мертвого императора: рукоплескания тут же сменились лицемерными вздохами большинства сенаторов.
Согласно завещанию, тиран назначил равные права престолонаследия Гаю Калигуле Герма-нику и Тиберию Гемелу,отец которого, Друз, был отравлен ближайшим другом императора Сеяном.
Наступила минута замешательства. Страх перед именем Тиберия, который только что заста-вил сенаторов восхвалять его, тот же самый страх теперь предостерегал их от власти слишком близкого родственника тирана. Колебания усиливались из-за выступления префекта претории, явно противившегося утверждению Гемела в качестве императора.
Первым взял слово Вителий и стал превозносить достоинства Калигулы.
К нему присоединился Сервий Сульпиций Гальба, за которым последовали оба консула, из-бранные на этот год, – Гней Ацерроний Прокул и Гай Петроний Негрин Понтийский, консуляры Секст Папиний Гальян, Гай Цестий Галл, Марк Сервилий Генини многие другие сенаторы.
Против были только Марк Юлий Силлан, Лентул Гетулик, Валерий Азиатик, Марк Анний Минуциани несколько их сторонников, которые – во имя народа и сената – оспаривали право избирать верховную власть по произволу отцов города.