Оглядываться Фальк, понятно, не стал, все равно сейчас было невозможно что-либо разглядеть, да и к выдвинутому предложению явно следовало отнестись как к словесной фигуре, однако взволнованная речь доктора была ему и впрямь не так уж непонятна.
Он вспомнил, как почувствовал нечто подобное в первую минуту своего знакомства с городом Курганом. Однако был крепко убежден, что этому не следовало придавать особенного значения. Так, должно быть, происходит со всяким, кто приезжает в малое селение из более крупного и ощущает этакий дух первобытности. Впрочем, для излишне впечатлительной натуры в этом, пожалуй, действительно кроется ловушка. Тут главное – не увлечься.
– Вы только не потешайтесь надо мной, господин штаб-ротмистр, но я даже нашел себе здесь увлечение! Начал писать стихи-с … оттого, собственно, и остался. То есть, я хочу сказать, не оттого, конечно, а из-за некоего ощущения, которое делает возможным эти самые стихи сочинять… ну вот опять, видите, как путано излагаю… а, впрочем, не угодно ли, если я вам зачту-с? Да вот, пожалуй, хоть отсюда:
…Не хочу я больше строгости гранита,
Пристыли мне чугунные ограды!
Не сладок мне победы сизый дым,
И не желанны более военные награды!
Ах, право господа, я словно…
– Господь с вами, ваше бла… Вадим Сергеевич! Прекрасно вас понимаю! И про вечность, и про поэзию. Я и сам, в своем роде, не чужд высоких материй.
Какой бы длинной не была дорога, рано или поздно она приведет их в усадьбу его сиятельства. Фальку не терпелось узнать что-нибудь действительно важное, прежде чем их путь завершится.
Вот взять, к примеру, самого Нестерова. Любопытно, что он за человек, какого полета птица? Почему здесь? Доктор же, невзирая на изрядную словоохотливость, говорил не о том. Следовало немедленно оставить бесполезное словоблудие и повернуть беседу в практичное русло.
Молодой человек, воспользовавшись последней тирадой Вадима Сергеевича, вновь задал вопрос, на который несколько минут назад так и не дождался ответа:
– Позвольте поинтересоваться, о каких наградах идет речь? Они реальны или это просто образы? Вы, кажется, упомянули Кавказ?
– А? Как? – Нестеров словно только сейчас заметил устремленный на него взгляд. – Награды? Ну, разумеется, военный человек завсегда остается военным-с! Не так ли, господин отставной штаб-ротмистр? Кхм… Награды действительно есть. Я удостоился их еще в двадцать девятом, когда состоял корабельным лекарем на бриге «Меркурий». Да-с, на том самом, друг мой. Ходил под парусом в тех местах, где и зимой можно запросто обходиться без калош. Можете вы мне поверить?
– Батюшки! На том самом «Меркурии»? В русско-турецкую войну? – округлились и без того большие глаза Фалька.
Вадим Сергеевич лениво махнул рукой, но по всему было видно, что остался доволен достигнутым эффектом.
– Истинно так-с, Иван Карлович! Нос его, помнится, украшала резная фигура древнегреческого бога «Меркурия», в честь которого и был, как вы понимаете, назван наш корабль. Я и поныне отчетливо затвердил в своей памяти каждую его деталь. До мельчайших подробностей. Да-с! Это было знатное суденышко, занятные были времена-с. Ах, знали бы вы, друг мой, как переполняла меня гордость, когда глядел я сквозь пенные волны-буруны на мачту и вымпелы «Флоры». То есть как, вы не знаете «Флоры»? Сие есть фрегат, сударь вы мой. Фрегат Его Величества, что сопровождали мы из Варны в Одессу. Впрочем, вынужден на этом самом месте разочаровать вас, милостивый государь. Я не был участником того, как вижу известного вам, сражения, когда капитан Казарский в одиночку отбился от двух линейных турок. Мне, увы, пришлось сойти на берег некоторыми днями раньше. Хотя, как знать, быть может, это было очень даже кстати, признаюсь вам вояка из меня еще тот!
– Должно быть, из-за ранений? – предположил штаб-ротмистр, ничуть не разочаровавшись и, кажется, вовсе не обратив внимания на выказанный доктором в отношении самого себя скептицизм.
– Точно так-с! Вы правильно сейчас сказали, друг мой. Только не из-за моих ранений, а команды. Дело в том, что тремя, может, четырьмя днями ранее Александр Иванович – наш любезный капитан – тогда только-только получивший свое назначение на «Меркурий», предпринял смелый рейд на турецкий транспорт. Это случилось близ берегов Анапы. Мы взяли много пленных и почти совсем не понесли потерь, но раненных было в избытке. Я лечил каждого, вне зависимости от того православный он или турка. Всякий у Бога человек! Однако ресурсов, которыми располагает корабельный доктор, было, мягко говоря, недостаточно. Вот нам и пришлось покориться обстоятельствам и определить страждущих в ближайший дружественный порт. Врачебный долг не позволил мне покинуть своих пациентов в трудную минуту. Я, разумеется, по приказу капитана, остался с ними на берегу. А вечером того же дня «Меркурий» ушел. Тогда-то все и случилось.
– Честное слово, Вадим Сергеевич, вы самый настоящий герой! – воскликнул Фальк и шлепнул ладонью о колено. – А больше вы не плавали? И как вас после всего этого занесло в Курган? Я, признаться, изрядный охотник до подобных историй!
– Нет-с, Иван Карлович, не ходил-с! Вы человек сухопутный и не знакомы, может, с тонкостями морской терминологии, однако прошу вас впредь не допускать столь нелестных уху моряка ошибок. Да будет вам известно – плавает только… сор! Впрочем, возвращаясь, друг мой, к вашему вопросу, отвечу-с, что с той самой поры я навсегда покинул флот Его Императорского Величества и обзавелся частной практикой. Сначала в Москве златоглавой, а теперь перебрался в уезд. Потянуло что-то на старости лет к земле, на покой. Укатали крутые горки дряхлого конягу.
Фальк пробормотал извинения.
– Помилуйте, пустое-с, – беззаботно улыбнулся доктор, взгляд его лучился приязнью.
Какое-то время они ехали молча. Тишину нарушал только противный скрип неважно смазанного колеса.
– Так вы у Арсентьевых теперь стоите?
– Что вы, Иван Карлович! – откликнулся Нестеров. – Я в Кургане квартирую. Арендую флигелек у Сухаревского купеческого дома. Где, выходит, стоим, там и работаем-с. Оно и удобно так, и экономно. Не дворец, конечно, но для одинокого бобыля в самый раз. Вот приедет из Первопрестольной Варвара Захаровна моя с девочками, тогда и станем думать о расширении жилого пространства.
– Супружница?
– Точно так-с, сударь, – подтвердил догадку Вадим Сергеевич, – суженая-с! Со дня на день дожидаюсь. Они в монастыре нынче остановились с дочками, запамятовал как бишь его, Далматовский, что ли. Очень уж матушка моя религиозна. Прислала письмо. Так, мол, и так, прости, любезный друг, не смогла мимо этакой красотищи проехать.
Фальк сопроводил его слова согласным кивком.
– Эх, Варвара – голубиная душа-с! Всякий раз ищет спасения у попов. Дикость это.
– Отчего же дикость? Позволю себе в этой точке не согласиться с вами, Вадим Сергеевич! Каждый ищет спасения, где его сердцу легче. Утешение оно всем требуется, точно соломинка для утопающего! Сие, уверяю вас, явление универсальное, частность только в самой соломинке и сидит. Один находит ее в водке, другой укрепляется в вере, а кто-то подчас и вовсе… – Иван Карлович выдержал паузу, – …стихи пишет-с.
Нестеров удивленно поглядел на него, моргнул раз-другой, а затем вдруг разразился оглушительным хохотом.
– А вам палец в рот не клади, голубчик вы мой! Да-с, смех и грех называется! Да-с! Правы, стократ правы, милейший Иван Карлович! Каждый из нас – «человеков» – на свой лад сумасшедший. Всяк по-своему!
Штаб-ротмистр поймал себя на том, что вслед за Вадимом Сергеевичем растягивает губы в преглупой улыбке. Чуть помедлив, он снова заговорил:
– Так позвольте все-таки спросить, что ведет вас к Арсентьеву в столь поздний час? Надеюсь, вы не из-за меня пустились в этот путь?