– Гляди, Егор! Армяшек из ресторана погнали, а тут какой-то фраер из соседней республики строит. – Анатолий ткнул на возрастающий каркас строения на месте бывшей пиццерии. – Видел фундамент? Этажа три будет, не меньше. А может, вообще многоэтажку забабахают. Х… ли им? Полный абзац! Скоро я буду чудакам из этого дома со своего балкона давать прикуривать. Во беспредел! И как это тут строить разрешили?
– Значит, дал немало, – Егор осуждающе покачал головой. Проект здания и вправду, похоже, задумывался большой. Стоял он всего в пятнадцати-двадцати метрах от торца их дома и, если действительно речь шла о многоэтажке, стал бы загораживать свет жителям нижних этажей. – И опять без паркингов строят, – возмутился Иванов. Проблема парковок не решалась, и машины с улицы оставляли теперь даже в их дворе, куда, вообще-то, въезд перекрывал шлагбаум. – Что за власти у нас? Продаёшь ты землю – ну молодец… Берёшь ты взятки – ну так кто их не берёт; уже всю страну коррупцией задушили. Но хотя бы чуть-чуть о людях подумали! Кто так строит? – ещё раз осудил Егор, уже выйдя из магазина.
– Кто так строит, так жить не будет – вот и вся философия. Ладно, не расстраивайся, – успокоил Ухов. У подъезда три набитых пакета перекочевали в две руки Егора. Жилы на его шее натянулись, лицо от напряжения покраснело.
– Точно сам донесёшь? – Анатолий даже не допускал мысли, что можно уронить такую ценность.
– Да не боись… Донесу. Ты вот только мне это… достань ключи в кармане и дверь «открывашкой» отопри, – попросил Иванов. Ухов засунул руку в шорты соседа и, в отместку, шаловливо даванул через ткань на нежное тело. Егор дёрнулся, но вяло: груз мешал. Анатолий хохотнул, вытащил наружу отмычку с электронным чипом, подождал, пока замок сработает, придержал дверь, пропуская Егора в подъезд. Ключи Иванов забрал под мышку во избежание новой шутки соседа.
– Слышь, Егорыч… А если я и Мари возьму – ничё? – спросил Ухов в глубину подъезда. Егор оглянулся от почтовых ящиков, поглядел, щурясь: горела только одна лампочка у лифта, а весь проход до него был тёмным. Жирное тело Анатолия загораживало проём в двери. Егору показалось, что Ухов улыбается – извинительно, как это делают попрошайки. Отчего-то стало жаль друга. Егор, как мог беззаботнее, пожал плечами.
– А чё «чё»? Ничё! Бери и Мари. Крестница как-никак. Девкам веселее будет.
На этом и расстались.
19
С сентября Миша ушёл к родителям. В квартире, где молодые прожили семь лет, необходимо было сделать ремонт, поставить кондиционеры, поменять бытовую технику… Близость курортного побережья поднимала цены в Южном до столичных, и квартиру вполне можно было сдать фирмам за приличные деньги. Настя заставила лоджию в спальне родителей коробками с вещами. Вытянув из них майки, джинсы, шлёпки, ночную рубашку и пижаму, остальное она оставила, не разбирая. Из одежды девушка меняла только нательное бельё. На улицу она почти не выходила. На упрёки матери что надо следить за собой, не реагировала, постоянно жалуясь на боли в шее. Раиса мыла дочери голову, тёрла её в ванной мягкой варежкой, подстригала ей ногти, выщипывала брови и даже брила подмышки. Самостоятельно Настя ничего делать не хотела. Или не могла? Трудно было выяснить, где реальное сливается с надуманным. Вызванная как-то на дом невропатолог порекомендовала уложить девочку на щадящий курс в психиатрическую лечебницу. Раиса отказалась, изыскивая методы еще более щадящие. Предложение поехать на море оказалось в этой связи как никогда кстати.
– Настенька, ну что ж ты не хочешь?.. Там ведь Вера! – стала мать уговаривать старшую дочь. – Она такая хорошая девочка, такая смешная. Тебе всегда с ней хорошо. Вы с ней погуляете, воздухом подышите, покупаетесь…
Настя поёжилась:
– Холодно.
– Ничего не холодно! – заявил Анатолий, радуясь, что впервые за долгое время угодил супруге. Жуя кругляш полтавской колбасы на пороге женской спальни, он добавил: – Кстати, Иванов заказал себе номер в пятизвёзднике, а там есть бассейн с подогревом. И малую возьмём.
– Меня? У меня же школа… – девочка выглядела растерянной.
– Ты можешь взять и Мари?
Увидев, как в глазах жены закрутились какие-то шальные мысли, Ухов пьяно качнул головой.
– А шо?
Раиса подлетела к кровати со скоростью мысли, села рядом с Настей и стала ворковать так, что домочадцы замерли от удивления.
– Настенька, доченька, я тебя очень прошу, соглашайся! Вы в этом году на море не были. Всем нужен витамин D. Школа у Мари только началась. Программа несложная – догонишь… – Мать оглянулась на младшую дочь с убеждающей улыбкой. Добившись от неё кивка, Раиса стала гладить Насте ноги, уговаривая: – А на море сейчас бархатный сезон. Эх, меня бы кто пригласил! – женщина мечтательно посмотрела на потолок.
Анатолий стал трезветь:
– А шо тебя приглашать? Собирайся и поедем. Иванов сказал, там всяких отелей полно. Кудахтанье жены вызвало подозрение. Что это она так всех их спроваживает?
– Да я бы с удовольствием! – воскликнула женщина. – Но ты же видел: я начала картину. Сюзик обещает помочь выставиться, – Раиса сосредоточилась на массаже ног Насти, пряча взгляд, успевший налиться неприязнью: «Не хватало ещё мне отдыхать в каком-то сраном мотеле!».
– Сюзик?
– Ну, то есть, её Кирилл. Он ведь всё может… Поезжайте, прошу тебя. Ты же должен понимать, как для меня важно побыть хотя бы три дня одной.
– А я еду только на два.
– Ну, два… – Раиса нажала так сильно, что Настя вскрикнула. Извинившись, мать поднялась навстречу мужу: – Анатоль, мне даже два вечера хватит, чтобы написать фон. А потом останутся доработки. К декабрю картину нужно завершить. – Она стояла перед мужем стройная, красивая, всё ещё желанная. В глазах Ухова заблестел огонь.
– Тю! К декабрю можно ещё пять таких намалевать. – Через плечо жены он кинул взгляд на картину, мольберт с которой стоял на лоджии, – там пестрили непонятные ему разводы, – и тут же вернулся к тёмно-зелёным, почти чёрным при свете лампы, глазам супруги. Так хотелось, чтобы она согласилась поехать. На мгновение Ухов представил, как это могло бы быть: море, тепло и они в комнате вдвоём… Но Раиса поджала губы:
– Много ты понимаешь! Для тебя всё, что я делаю, никакого значения не имеет. Если бы ты ценил мои творческие способности…
В этот миг Настя повернула голову к сестре и произнесла ласковым голосом:
– А правда, Маша, поедем на море! Мы ведь ни разу не были там с тобой вместе.
С рождения сестры её не брали на отдых – то из-за тенниса, то потому, что она уже была на море со школьным лагерем, то не было денег. Мари широко улыбнулась и отставила айпад:
– Настя, я тебя так люблю! – она прошла к кровати и прижалась к сестре. Девичьи глаза наполнились слезами. Анатолий, не понимая этой плаксивости, пожал плечами и пошёл на кухню, где грелся в сковороде плов.
Уховы приехали на курорт как раз вовремя: первая эйфория от моря у Иванова уже прошла, кебабов в прибрежных ресторанчиках он наелся до икоты, а просто гулять по набережной, как любила и предлагала Вера, было тошно. Сразу решили, что люксовый номер оставят девчатам, кроме двух добротных кроватей, в нём была кушетка для Мари, а отцы снимут себе комнату поблизости.
– Хоть побазарить будет можно, не оглядываясь, – выдохнул Егор, получив ключ на вахте незатейливого Дома туристов. В семье Ивановых не принято было выражаться нецензурно. В офисе мат не допускался тем более: клиенты – всякие там шишкари-фирмачи и их половинки – дряни ещё те. Адвокаты, говнюки продажные, сами как завернут, мало не покажется! Но то, что можно клиенту, хозяину не позволено. Так что приходилось держать марку. Не то что с Уховым! При Анатолии, доверяя или сопереживая, можно было ввернуть крепкое словцо, не беспокоясь о политесе. Кому, как не Егору, было понятно, что значит иметь и потерять! Вот оно, кажется, лежит на руке, греет, даёт возможность помечтать, а прошёл миг – и ничего нет, пустые карманы, и ты – никто. Тема о хороших временах «до» и плохих «после» была постоянной.