— Слушай меня, и слушай внимательно, — прошипел я. — Я знаю, что ты вытворяешь, и на этот раз тебе так запросто не отделаться!
— Да о чём ты вообще?! — заорал он. Я закрыл ему рот рукой, чтобы заглушить его вопли. Он укусил мою ладонь, и я толкнул его так, что телефонная трубка слетела с крючка; в ней загудел зуммер.
— Если ещё раз заорёшь, отрыжка, я так тебе врежу, что мало не покажется!
Тайсон захлопнул рот. Я продолжал:
— Говорю тебе: я знаю, что ты вытворяешь. Хочешь нас подставить! Это просто подлость. Ты подлая, грязная отрыжка, и если ты снова выкинешь какой-нибудь фокус, если ещё хотя бы один «непобиваемый» пострадает, весь наш клуб, мы все семеро отделаем тебя так, что забудешь, как тебя зовут!
— Да я не врубаюсь вообще, о чём ты! — завопил он.
— Заткнись! Отлично врубаешься! Ты настучал Грину про наш клуб, а теперь пытаешься подставить нас! И на кой ты всё Грину рассказал, а? Не мог держать свою пасть на замке?!
— Ну хорошо! — вякнул он. — Я признаю — я сказал Грину, но больше я ничего не делал!
— Врёшь!
— И я сказал ему вовсе не для того, чтобы достать вас! Пошёл вон от меня!
— А зачем же ты тогда ему сказал?
Он не ответил.
— ЗАЧЕМ ТЫ ЕМУ СКАЗАЛ?
Я толкнул его, дверь будки распахнулась и Тайсон, вылетев наружу, грохнулся на пол.
— Зачем ты донёс ему на нас? — орал я. Тайсон, не проронив ни слова, поднялся с пола и помчался прочь во все лопатки. Я провожал его глазами, кипя от гнева. Не припомню, чтобы я кого-нибудь когда-нибудь в своей жизни так ненавидел! Даже Остина.
И тогда я заорал, надеясь, что все, кто ещё не покинул школу, услышат:
— Тайсон писается в постель! Тайсон писается в постель!
Эхо моих слов разнеслось по коридорам и, казалось, гудело там ещё долго после того, как Тайсон вылетел из школы.
Лучше бы я не пошёл на тренировку в тот день! Ну что мне стоило свалить домой и заняться уроками! А ещё лучше — зарыться в подушку, спрятаться, словно устрица в раковину, пока беда не минует. Нет, понесло же меня!
Я выбежал на поле, где уже собралась наша команда. Эх, не надо было! Ведь говорят же, что несчастье, как и счастье, любит число три. А в этот день уже случилось два: сначала аквариум, потом велосипед Веры; на очереди стояла самая отвратительная стычка, которая когда-либо имела место между мной и Остином.
Когда я появился на поле, Остин проводил упражнения на растяжку. Тренера нигде поблизости не было. Я опоздал минут на десять, а опаздывать на тренировку в высшей степени не рекомендуется.
— Нет, вы посмотрите, кто пришёл! — сказал Остин. — Наконец-то наш Гофер изволил доползти!
— Привет, Гофер, — бросил Мартин Брикер. Он сказал это без всякой задней мысли — теперь все обращались ко мне так, словно это было моё имя.
— Двадцать отжиманий за опоздание, Гофер!
Я дал ему двадцать. Когда я закончил, Остин велел всем сесть, а сам открыл большую картонную коробку, стоявшую тут же на траве.
— Мы получили новую форму, — пояснил он. Все возликовали; я тоже похвалил себя, что решил пойти на тренировку, а не скрылся домой. — Тренер Шулер с минуты на минуту вынесет тренировочные костюмы.
Остин принялся выдавать форму.
— Миллер! — Он бросил Грегу Миллеру его майку и шорты. Впервые за все годы существования нашей команды мы получили новую форму — и не какую-нибудь, а со своими именами. Кое-кто говорил, это потому, мол, что бегуны заслужили, но большинство прекрасно знало, что это папаша Остина сделал подарок команде сына.
— Брикер! — выкрикнул Остин и бросил Мартину его комплект. Я терпеливо ждал, и наконец очередь дошла до меня.
— Мерсер, — сказал Остин и бросил мне мою одежду.