Панчуковский сошел снова вниз. В кабинете Абдулка быстро заряжал ружье.
— Вот я их! Я их!
И, зарядив, он пошел опять на балкон мезонина. Из толпы через ограду швыряли уже изредка камнями.
— Разойдитесь! — крикнул опять с балкона Абдулка.— Вас обманули; тут никакой девки нет! А плату сполна мы вам вышлем; только усмиритесь и не
бунтуйтесь, братцы, вот что!
Град увесистых камней и побранок из толпы ответил на эти слова, через стены.
— Так стойте же! — крикнул Абдулка с балкона, приложился из ружья и выпалил.
Чей-то серенький конек заржал, побежал и, на пяти шагах споткнувшись, упал, убитый наповал в голову.
— Ты же говорил, что зарядишь холостым? — спросил, испугавшись, Панчуковский.
— Так им и надо-с! Шельмы, а не люди!
Осаждающие действительно были озадачены выстрелом, кинулись врассыпную и вдали, у хат и овчарен, снова стали собираться кучками. Кто-то
громко грозил из толпы, что подожгут овчарни и батрацкие хаты. Другой топором помахивал издали.
«Что тут делать?» — думал полковник, ходя то вверх, то вниз по лестнице дома. Люди наскоро пообедали и ему стали накрывать на стол.
— Есть у ворот сторожа, Абдул?
— Есть, Антропка с собаками караулит; я их с цепи спустил...
— Ну, как бы дать знать в стан либо в город? — спросил Панчуковский.— Я-то их не боюсь, да как бы не подожгли чего! Ведь такого дела и
ожидать было трудно...
— Ночью разве Самойлу верхом пошлем, авось прорвется через них!
Встал полковник из-за стола. Пошел с Абдулкой опять наверх. Смотрят: к толпе осаждающих подъехал какой-то фургончик парой. Сидевший в нем о
чем-то говорил с косарями. Вот собирается отъезжать, на дом полковника смотрит...
— Маши, Абдул, платком или хоть полотенцем помаши, авось заметят...
Сбегал Абдул за полотенцем, свесился с балкона и давай махать.
— Кажись, из фургона махнули! — сказал Абдулка.
— Это тебе показалось, уехали... Ну, что же мы теперь будем делать?
Осаждающие будто притихли к вечеру, пошли к шинку. Настала ночь. Разумеется, ночью не спала ни на волос вся дворня полковника, карауля везде,
чтобы буяны не перебрались где во двор через стены или в ворота. Говорят, что сам полковник на цыпочках, в продолжение всей темной, сырой ночи,
не раз обходил дозором все уголки двора, прислушивался к побранкам и к вольным песням неунимающихся буянов и три раза кормил собственными руками
постоянно голодных до той поры сторожевых собак, и те с охрипшими от надрыва горлами лаяли и метались по двору всю ночь. «Вот так Русь! — думал
полковник,— чего только в ней не бывает!»
Ночью, под предводительством Самуйлика, была сделана, в виде рекогносцировки, вылазка со стороны осажденных к колодцу. Партия смельчаков
состояла из самого Самуйлика, двух кухарок, повара и прачки. Они очень осторожно вышли, миновали овраг. Но за ними ввязалась одна из цепных
собак, наткнулась на сторожей у колодца, разлаялась, и их открыли. Поднялась тревога. От шинка двинулась куча в погоню. Смельчаки бежать. У
самых ворот произошла свалка, и поварчука съездили сзади так по уху, что тот едва успел в ворота вскочить. Воцарилась снова тишина.
Ночью, страшно усталый, полковник вздремнул было на ходу, прилегши где-то в зале на диване. Вдруг его будят.
— Что такое?
Смотрит.