Мы разговариваем по-русски, поэтому на нас не оборачиваются. Интересно, местные «фунсионарио» научились вранью у «старшего брата» или таков всеобщий закон: любая ложь должна орать в громкоговоритель? Большинство людей отравлены ложью еще во чреве матери, они воспринимают только пафос, этот худший из суррогатов. Дыхательные пути уже забиты пафосом, точно песком у засыпанного в карьере, а тонны фальшивых фраз продолжают прибывать. В конце концов замечаешь, что на свете уже не осталось слов, которым можно было бы верить, – но чем же тогда заполнить пропасть между человеческими существами?
– Что ты хочешь, кубинцы обожают хорошо пахнуть, – примирительно говорю я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Зато в валютном магазине – тишь да благодать! – избыточная жестикуляция Ридельто типична для местных. – Народ давно избавился от золота, которое имел, да и цены смехотворны: сдал золотую цепочку и сережки Рики, за все про все 30 долларов! Хотел купить электроплитку, Рика так и не научилась зажигать керосинку, недавно сожгла весь пол на кухне, хорошо хоть дом не спалила! Но плитка стоит ٤٥ долларов, черт ее дери!
«Муниципальное предприятие пищевых продуктов шагает прямо к коммунизму!» – написано на огромном транспаранте, который как раз сейчас проплывает мимо нас.
– А Мария из Пальма-Сориано возвращается домой, в Минск. Странно, ведь родители отгрузили ей шесть контейнеров с мебелью и всей обстановкой – до последней катушки ниток…
– Хоть кто-то вырвался отсюда!
Бесплодное возмущение Ридельто начинает меня раздражать.
– В чем дело, мучачо? Твоя жена – Rica29, не правда ли? Райский цветок, приносящий мед: доллары. Можете хоть завтра уехать в Венгрию.
– Но я мужчина и не хочу жить на содержании! Я не какой-нибудь марикон! Почему на своей родине я не могу пользоваться всеми благами, которые есть у иностранных туристов? Почему?!
– Ты навсегда испорчен перестройкой, амиго. Куда же делся твой революционный аскетизм?
Ридельто делает жест, обозначающий непристойность, и закуривает полученную по тархете сигарету.
– На вашем острове тропического солнца нет в продаже солнечных очков. Привези из Венгрии пар десять на продажу – вот и новая электроплитка.
– Открою тебе секрет, девочка, – Ридельто заговорщически наклоняется к моему уху. – Идет мода красить волосы. Пиши скорей домой: пусть передадут с кем-нибудь любую краску – естественно, ту, которая берется на черный волос. По агентурным данным, тюбик будет стоить ٢٠ песо.
Шествие прошло. На опустевшей улице остались трое полицейских, один в темно-синей форме и белой каске, два других в обычных голубых рубашках и синих беретах. Темно-синий неожиданно игриво подмигнул мне и, с грохотом развернув советский мотоцикл – мечту каждого кубинца (по большей части несбыточную) – умчался вслед за толпой по направлению к школьному городку имени ٢٦ Июля, где в девять вечера намечен митинг: будет выступать министр обороны Рауль Кастро, специально приехавший для этого в Сантьяго. Рауль уступает в ораторском искусстве своему старшему брату, однако послушать его собираются толпы. Выступление младшего Кастро будет транслироваться сегодня по всем телеканалам.
– И еще, мучачита: напиши родителям, пусть пришлют побольше шмоток разных размеров, но обязательно белого цвета, – продолжает Ридельто свои коммерческие изыскания. – Скоро в моде будут «вареные» майки и юбки. Мне одна гаванка рассказала технологию: берешь одежду, завязываешь на ней побольше узлов, доводишь до кипения, опрокидываешь туда пузырек чернил. Наваришь шмотья, по крайней мере, в деревне можно выменять на юкку и тыкву, чтоб не подохнуть с голодухи…
На грязной улочке с трудом нахожу автобусную остановку. Вокруг уродливых бетонных блоков, имитирующих скамейку, – немыслимой красоты деревья, цветы, которые так ярки, что не гаснут даже в сумерках, все оттенки фиолетового, оранжевого, красного, дурманящие голову запахи, особенно отчетливые к ночи. Здесь все цветет само, местной растительности вполне достаточно соков самой земли; Господь наверняка сотворил этот кусочек суши по образу рая… мой местный паспорт – carnet – тоже зеленого цвета… Воздух словно густое сладкое варенье, остывающее на раскаленной плите, вот только его нельзя зачерпнуть ложкой и накормить голодных.
Едва втиснувшись в обшарпанный автобус без дверей и оконных стекол – урожденный троллейбус с грубо отломанными рожками – я еду домой.
Домой? Где твой дом, амига? И есть ли он у тебя вообще?
Репарто советико – поселок работающих на Кубе контрактников; тут, как говаривал Кощей Бессмертный, русским духом пахнет. Вот уж точно – русским, хотя вокруг пальмы и деревья гуайява, а обитателей здешних пятиэтажек не растрогаешь воспоминаниями о березке, разве что о валютной (тут она носит название Cubalse). Я вяжу совспецам кружевные воротнички, свитера из мексиканского акрила, пинетки для младенцев (рожают много). Рассчитываются обычно продуктами, и я ощущаю на себе могущество и милосердие русского духа, когда откормленные, доброкачественные советские женщины презрительно пихают пачку рафинада или банку тушенки тощей, как подросток (сорок кэгэ весила!), совкубинке.
Сегодня меня ждет скорбный труд: дама из консульских попросила помочь ей написать статью в один московский журнал. Тема опуса – посещение замка Дель Морро. Прочитав текст в черновике, я попыталась прорастить в нем семена личных впечатлений, но творческая воля автора столь же безапелляционна, сколь и губительна для материала. Выражения, несущие хоть крупицу образности, беспощадно выпалываются: «Куба – ослепительно красивый остров…», а вначале было – «ослепительный». «Но зеркала ведь на берегу не поставлены!» – пожимает плечами моя работодательница. Пропало сочное «чрево лета», возникла серенькая «середина лета»…
Дружим мы только с узбечкой Динорой; перманентное принижение, в котором живут «национальные кадры» здесь, как и у себя на родине, делает наше с нею положение схожим. Смуглый Айбек – Динора отдала его в кубинскую школу, хотя в поселке есть русская («Ребенок должен использовать шанс выучить язык!») – приветствует нас с Рейнальдо по-испански и возвращается к телевизору: кубинское ТВ крутит российские мультики – «со снегом». Нарезанный тоненькими ломтиками сыр, джем из гуайявы и черный чай (на Кубе можно купить только зеленый) – настоящий банкет! За столом уже сидят Ридельто с Рикой и незнакомая мне красивая женщина лет сорока с седой прядью в короне пышных каштановых волос.
– Ирина, – протягивает она мне узкую ладонь. Блеск серебряного обручального кольца с пятью сапфирами – совкубинка! Пробую лакомства и невольно любуюсь новой знакомой: вот где настоящая careluna – луноликая, как называют насместные. Брови Ирины изгибаются, точно лук Аполлона, – так написали бы о ней поэты-романтики. Как любит, наверное, муж эти высокие брови, чудесные аквамариновые глаза!
Динора на днях вернулась из поездки домой.
– Жуть! – рассказывает, по местному обычаю намазывая ломтик сыра джемом из гуайявы. – В Ташкенте видела разгон демонстрации, в Фергане – сожженные дома турков. Так это и есть свобода? Говорят, нам перестанут платить долларами. А как же партийные взносы? Их-то принимают только в валюте.
– У меня на работе проблемы из-за того, что Рика венгерка, – включается в разговор Ридельто. – Они, мол, нас предали. Венгрия предала Кубу потому, что больше не хочет обменивать «Икарусы» на апельсины. Советский Союз десятилетиями всем обеспечивал Кубу, от мультиков, – кивок в сторону телевизора, – до технологий, кубинцы разучились работать. Но я хочу работать и зарабатывать достаточно, чтобы отдыхать с женой на Варадеро, жить в пятизвездочном отеле и ужинать в лучших ресторанах. Мы решили съездить в Венгрию, чтобы заработать и вернуться сюда с карманами, полными долларов!