– Опускает, что ли?
– Точнее, не поднимает. Тебя как с ней познакомиться угораздило?
– В прошлом году приятель пригласил прокатиться от Родоса до Крита и обратно, а она в команде была. Я тебе, Андрюха, так скажу: у нее, похоже, что-то с ориентацией. Или она свою нормальную тщательно скрывает. Холодная, как ледышка. Ни глазками стрельнуть, ни прелестями своими похвастаться, напоказ выставить. А ведь есть что!
Я промычал что-то невразумительное, мол, это мы еще посмотрим.
– Там, на Родосе, мы с Шелестовой и познакомились. И вахту в пару несли. А это, тебе ли не знать, сближает.
– Ты что-то насчет льда говорил, – напомнил я.
– Не отрекаюсь. Попробовал подкатиться. Так, по инерции. Вроде как положено.
– И что?
– Отлуп получил.
– По роже?
– До этого не дошло. Вовремя отступился, ума хватило. И, знаешь, мне это понравилось! Ну, что можно без реверансов и комплиментов всяких. Ново! Свежо! Обычно-то как? Подозрения гнетут: или девочке просто развлечься хочется, или она на тебя серьезные виды имеет. В смысле, подрезать крылья, окольцевать и доить, доить.
– Не слышал, чтобы птиц доили, – хмыкнул я. – Но торт «Птичье молоко» уважаю.
– И я люблю, – сказал Полуяров. – Короче, с Милой можно было запросто, как с мужиком. Только без мата. Она этого не терпит.
– Морщится?
– На место ставит. Она это умеет.
– А что еще она умеет?
– На яхте – все. Потому я и позвал ее с нами. Тут еще, какое дело. Она – человек свободной профессии.
– Какой?
– Что-то там с дизайном. Фриланс. Знаешь, что это такое?
– Свободный художник?
– Не обязательно художник, но обязательно свободный. Может работать, а может под парусами через Атлантику идти.
– Зачем ей это нужно?
– А тебе зачем?
– Будто не знаешь.
– Знаю. Себя испытать хочешь, ну, и мечта, опять же. У меня – яхта, и у Чистого свой интерес есть. А про Шелестову не скажу, потому что человек закрытый. Может, просто нравится ей это – море, яхты, паруса. И тогда ты ей душа родная.
– Мне новая родня ни к чему, – отрезал я. – Своей хватает.
Разговор этот проходил в нашем любимом кафе на Покровке. Мы с Федором встретились, чтобы прояснить кое-какие моменты предстоящего путешествия. Я уже договорился на работе, и меня со скрипом, но отпустили. Федор и Чистый тоже были готовы, как пионеры, хотя Костя без конца сетовал, что без его недремлющего ока подчиненные совсем распустятся. Мы с Федором эти жалобы пропускали мимо ушей. Все равно поедет-поплывет, хочется ему этого или неохота, так чего страдать попусту? Что касается Козлова, то он со службой разобрался на раз-два. Когда Петя попросил отпуск за свой счет, ему в ответ пригрозили увольнением. Но Козлов не прогнулся и сказал коротко и не кротко: «Увольняйте». После этого уже в Департаменте природопользования репу зачесали. С одной стороны, есть принципы, равенство масс перед начальством, а с другой, может, и не стоит упираться рогом, подписать заявление, и пусть Козлов едет себе на здоровье, все-таки в свободное от своих чудачеств время он о-го-го какой специалист. И заявление было подписано.
– А у Козлова какой интерес? – спросил я.
Федор напустил на себя загадочный вид:
– Погоди – узнаешь. У него такой интерес, всем интересам интерес. Но сказать, что и как, извини, не могу. Связан честным словом.
– Ах, ты, какие тонкости, – ухмыльнулся я. – Пещеры Лехтвейса. Тайны Мадридского двора. Приключения желтого чемоданчика.
Полуяров рассмеялся:
– Ты не поверишь, Андрюх, но у Шелестовой чемодан желтый.
Так и оказалось. Желтый! Только не чемодан – куда на яхте с чемоданом? – а кофр, и довольно объемистый.
В чем Федька был прав, так это в оценке внешних данных единственной женщины в нашем экипаже. Да, все в наличии: ноги, грудь, фигура. И на высоком качественном уровне. А вот лицо подкачало. На мой вкус, черты крупноваты. Знаю, кому-то именно это и нравится. Мне же так что-нибудь поаккуратнее, поизящнее, чтобы не нос – носик, не щеки – щечки. И еще: не люблю блондинок. А Шелестова была блондинкой, причем натуральной.
– Здравствуйте. Андрей.
– Здравствуйте. Людмила… Можно Мила.
– Очень приятно. Вам помочь?
Я протянул руку к желтому кофру, но Шелестова меня остановила:
– Спасибо, не стоит, я сама.
Так и дальше было. «Я сама». С эдакой холодной отстраненностью. Держа дистанцию. И в Доминикане, и потом.
Никаких поблажек себе Шелестова не требовала. Напротив, без какой-либо демонстрации подчеркивала свое равенство всегда и во всем – от камбуза до работы на шкотах4. И до поры ей удавалось сохранять status quo. Возможно, ей удалось бы сберечь его до самой Касабланки, если бы не шторм.
Низкий поклон Полуярову и Козлову! Всех сбили с панталыку. Даже я, что уж скрывать, поддался. Золота захотелось пиратского, кровь взыграла! Ну, и вмазались в самую сердцевину шторма, как сапогом в коровью лепешку, вместо того, чтобы придерживаться первоначального курса и краешком, краешком…
Океан спутал Шелестовой карты. Поначалу она крепилась, но средиземноморский опыт вскоре показал свое убожество. Водяные валы без устали громоздились один на другой, чтобы затем с ревом обрушиться вниз. Палубу «Золушки» захлестывало. Зарифленные паруса мы заменили на штормовые, но потом спустили и их, выбросив за борт плавучий якорь. Яхту развернуло носом к волне, качка уменьшилась, но болтало все равно нещадно. Сначала в каюту ретировался Козлов, чуть погодя вслед за ним отправилась Мила – зеленая, как лягушка, но на принцессу совсем не похожая.
Потом наступила ночь.
* * *
Шла Мила уверенно. Да и то, дорожка-то знакома. Хотя утром мы направились к «Золушке» из другой стартовой точки – левее, и туда же вернулись. Но десять метров туда, двадцать метров сюда роли не играют. Что там погано и неровно, что тут скользко. Нет, не нравится мне остров Селваженш, пусть он даже и Гранди.
Вдруг Шелестова вскрикнула, взмахнула руками и повалилась вперед.
У меня половчее вышло – я на ногах удержался, присел только, а она по шейку окунулась. Но я не злорадствовал, нет, я даже спросил участливо, когда Шелестова добрела до «Золушки»:
– Не расшиблась? – и руку протянул, чтобы помочь забраться на борт.
Шелестова, неблагодарная, глянула свирепо и руку мою проигнорировала. Прошипела зло:
– Накидали банок…
– А у меня хорошая новость, – объявил я. – Федор здесь.
– Где?
– Спит. Тяжелым алкогольным сном.
– Гад!
Смотри-ка, а Шелестова, оказывается, способна на сильные эмоции не только в присутствии мертвецов.
– Там, в каюте, черти что творится, – сказал я. – Помимо Полуярова. Полезешь или тебе что-нибудь принести?
– Полезу, – вполне в своем репертуаре проговорила Мила.
Для меня это уже не представляло сложности, и я, как муха по стене, спустился в каюту. Для Шелестовой же это стало проблемой, но она справилась, хотя и без какого бы то ни было изящества.
Полуяров спал себе и похрапывал. Гневный взгляд Милы его нисколько не потревожил.
Так, теперь будем морить червяка.
Шелестова надорвала пакет с чипсами и отправила в рот несколько пластинок. Что до меня, то я раздумал набивать утробу здесь, не в самых приспособленных для активного пищеварения условиях. Лучше позавтракать, а вернее – совместить завтрак с обедом на свежем воздухе. Я нашел в ящике над мойкой пакет с броским и невнятным слоганом: «Welcome! Dominican Republic?» – и стал набивать его продуктами.
При этом я нашептывал себе под нос: «Белый парус надежды, черный парус беды…» Вот же, Козлов, заразил! Но где же он, наш Петя? Что с ним?
Галеты, джем в разовых коробочках, орехи в шоколаде, сосиски в вакууме, гусиный паштет, сыр… Шкаф с продуктами и холодильник, совсем разморозившийся, пустели на глазах. И в том же темпе увеличивался в объеме и весе мой пакет.
Шелестова следила за мной, не изъявляя желания помочь.
Жадность города берет. Так, кажется. Или близко к этому. Применительно ко мне, это означало, что одного пакета мне показалось мало, и я принялся набивать второй. Надпись на нем была еще более двусмысленна: «Dominican Republic! Welcome?»