— Знаешь, мне эта женитьба президента…
— Знаю. Тебе на нее плевать.
Безо всякого перехода, как иногда с ним случалось, Эрст отдался потоку забот, омрачавших закат его карьеры.
— Если бы президент ограничился простой церемонией, это вызвало бы меньше раздражения у его противников. Они бы меньше кричали о скандале, а самое главное, нам было бы легче его охранять. Нет, ни в какую! Так поступил бы всякий, но только не он, ты ведь его знаешь. Именно тогда, когда воздух наэлектризован, ему хочется покрасоваться на публике, бросить вызов своим противникам. Он потребовал организовать церемонию с большой помпой. Причем в церкви, что заставит ханжей кричать о святотатстве. А потом начнется шествие, и он, конечно, пойдет в первом ряду. И если мы слишком плотно обступим его, когда президент будет окружен толпой, он, как обычно, заставит нас отойти подальше.
— Но ты действительно считаешь, что его жизни угрожает опасность?
— Если бы я знал что-то определенное, было бы легче. Но я знаю лишь то, что известно всем, а именно то, что тысячи французов его ненавидят и дорого бы заплатили за его шкуру. Бывает, что в такой атмосфере президенты доживают до преклонного возраста и умирают в своей постели. Но бывает, что их убирают в самом начале карьеры. Вот так-то. Спецслужбы сообщили нам о малоутешительных случаях и рекомендуют удвоить бдительность. Но дело в том, что он сам мешает нам выполнять строгие предписания. Он стремится к прямому контакту с толпой, считая, что это его главный козырь. Может, он и прав, но иногда это похоже на безумие. Так…
— Так что? — спросил Марсиаль Гор, рассеянно слушавший своего друга.
— Само собой разумеется, я прошу тебя держать это в тайне. У выхода из церкви его, конечно, будут фотографировать, сделают множество снимков. Там соберутся фотографы со всего мира. Ты же понимаешь, что твои коллеги не упустят такого случая! Его это приводит в восторг; он любит позировать. А его взбалмошная невеста хочет этого еще больше, чем он сам. Как будто его счастью и его славе будет чего-то недоставать, если свадьба пройдет без возгласов народного одобрения и без фотографий. Можешь быть уверен, что позирование продлится долго, вероятно, несколько минут. Так вот, он требует, чтобы мы все это время держались от него в стороне. Да, возможно, он не находит нас фотогеничными. Нас не должны видеть на этих снимках. Мелкое тщеславие, как всегда. Ты представляешь себе? Площадь перед церковью кишит народом, а он хорохорится на паперти, возвышаясь над толпой… Мишень, в которую попадет даже десятилетний ребенок!
Упоминание о фотографии привлекло внимание Марсиаля.
— Я все же полагаю, — заметил он с иронией, — что все балконы, выходящие на площадь, будут взяты под наблюдение, а в толпе будут полицейские в штатском?
— Конечно, но всего не предусмотришь, — ответил Эрст с каким-то унынием в голосе. — Само собой разумеется, здания, расположенные напротив церкви, будут под наблюдением, но невозможно обследовать все дома квартала. И потом, ты же знаешь, как это все происходит! Помимо моей группы, безопасность обеспечивают еще, по крайней мере, три службы, не говоря уже о некоторых высокопоставленных особах, которые ничего не смыслят в этом деле, но всеми правдами и неправдами норовят вставить свое слово и дать советы. В результате получается, что одни рассчитывают на других, точно не зная, какие меры те приняли. Это называется разделением ответственности, а на самом деле получается страшная неразбериха. Я перестал спать. Ночи напролет я пытаюсь поставить себя на место убийцы, чтобы угадать, откуда может исходить опасность.
Он сделал паузу, когда бармен принес бутылку и стаканы, а потом с грустью в голосе продолжил рассказ о своих проблемах. Молодчина Эрст! Марсиаль Гор питал к нему искренние дружеские чувства и понимал его заботы, хотя и не принимал их близко к сердцу.