- Мой муж. Лев Иванович. И наши деточки, Антиной и Саломея. Мы содомиты.
Последняя фраза была произнесена совершенно обыденным тоном, как если бы говоривший сказал "мы одесситы" или "мы менонниты".
- С-содомиты? То есть.., то есть мужеложцы? - с запинкой произнесла Пелагия стыдное слово. - А как же барышня? И потом.., разве у вас могут быть дети?
- Саломея не барышня, он раньше в мужских банях работал. Там его Левушка и подобрал.
Так нежен, так нежен! А как поет! Антиной - тот веселый, озорной, иной раз и пошалить любит, но Саломеюшка - просто ангел. Мы все трое Льва Ивановича любим, - мечтательно произнес поразительный собеседник. - Он настоящий мужчина, не то что обычные. Для настоящего мужчины женщины мало, для него все прочие мужчины, как женщины.
Слушать было и стыдно, и интересно. Пелагия обернулась на Митрофания - далеко ли отошел.
Только бы не узнал, бедный, кого это он так ласково благословил.
Преосвященный был неподалеку. Остановился около группы евреев, к чему-то там прислушивался. Вот и хорошо.
- И давно вы? Ну.., вот так живете? - с любопытством спросила монахиня.
- Я недавно. Семь месяцев всего.
- А раньше?
- Раньше жил как все. Супругу имел, дочку Служил. Я, знаете ли преподаватель классической гимназии. Латынь древнегреческий. До сорока лет дожил, а кто я и что я, не понимал Будто сквозь пыльное стекло вагона на жизнь смотрел, а жизнь катилась все мимо, мимо. А как встретил Льва Ивановича, стекло сразу лопнуло, рассыпалось. Вы не представляете, как я счастлива! Будто воскресла из мертвых!
- Но как же ваша семья? Я имею в виду ту семью.
Преподаватель классической гимназии вздохнул.
- Что ж я мог, когда тут любовь и воскресение? Все им оставил. Деньги в банке, сколько было.
Дом. Дочку жалко, она у меня умненькая. Но ей лучше без такого отца. Пускай помнит меня, каким я был раньше.
Посмотрев на чепец и шелковое платье воскресшей, Пелагия не решилась оспаривать это утверждение.
- Куда же вы теперь направляетесь?
- В Содом, - был ответ. - Я же вам сказала: мы содомиты.
Пелагия опять перестала что-либо понимать.
- В какой Содом? Тот, что уничтожен Господом вместе с Гоморрой?
- Был уничтожен. А теперь возрожден. Один американский миллионщик, мистер Джордж Сайрус, известный филантроп, нашел место, где стоял библейский Содом. Сейчас там возводится город-рай - для таких, как мы. Никаких полицейских гонений, никакого общественного презрения. И никаких женщин, - лукаво улыбнулся собеседник. - Из вас, натуралок, все равно не получится такой женщины, какая может получиться из мужчины. Хотя, конечно, и у вас есть на что посмотреть. - Бывший классицист оценивающе обвел взглядом фигуру инокини. - Бюст - это не штука, можно ваты подложить, а вот плечи, линия бедра...
- Иродгада! Куда ты запропастилась? - донесся из тумана зычный голос. - Дети хотят назад, в каюту!
- Иду, милый, иду! - встрепенулась Иродиада и поспешила на зов любимого.
Каких только существ нет у Господа Бога, подивилась Пелагия и двинулась по направлению к Митрофанию.
Увидела, что преосвященный успел перейти от пассивного действия - внимания чужим речам - к действию активному: потрясая десницей, выговаривал что-то седобородому раввину, окруженному гурьбой подростков.
Из-за чего начался спор, сестра не слышала.
Должно быть, владыка по обычной своей любознательности стал выспрашивать евреев, куда едут, да из каких видов - по нужде ли, из-за веры ли, или, быть может, бегут от несправедливых преследований, да и сшибся на чем-то с иудейским собратом.
- ..Оттого-то вы повсеместно и гонимы, что гордыни в вас много! - грохотал владыка.
Ветхозаветный отвечал ему не менее громоподобно:
- Гордость у нас есть, это правда! Человеку без гордости нельзя! Он - венец творения!
- Да не гордости в вашем народе много, а именно что гордыни! Всеми, кто не по-вашему живет, брезгуете, все запачкаться боитесь! Кто ж вас, таких брезгливых, любить-то будет?
- Не людьми мы брезгуем, а людской грязью!
Что же до любви, то сказано царем Давидом: "Отовсюду окружают меня словами ненависти, вооружаются против меня без причины; за любовь мою они враждуют на меня, а я молюсь".