- Тот кодекс давно отменили, а статья в народной памяти осталась. Теперь, то есть не теперь, конечно, а в мое время, о тогдашних незаконных арестах говорят открыто. Правда споры идут, сколько людей пострадало, кто считает что десятки миллионов, кто десятки тысяч.
- Я этого не знаю, только много нас было, очень много.
- У нас теперь строй поменялся, кончилась власть советов.
- И хорошо, пусть народ хоть вздохнет спокойно. Нельзя долго жить в такой жестокости. Никаких людей на такие Голгофы не хватит. Я и то стараюсь все забыть. Таких ужасов насмотрелась, каких даже тут не увидишь.
- Как же вы здесь выжили, ведь совсем другое время, все другое?
- Ничего, жизнь не хуже, чем там у вас, работай и проживешь. Есть, конечно, свои минусы, а так что же, Русь всегда Русь. А радиво я и тогда не уважала и здесь без него обхожусь.
- А что такое радиво? - вмешался в разговор изнывающий от любопытства Ваня.
- Радиво-то? Так, одно баловство, болтало невесть что с утра да вечера.
- Кто болтал? Бабы? - попробовал сам понять, о чем тут идет у нас речь, рында.
- Всякое болтало, и как бабы, и как мужики, а еще песни пело.
- Как скоморохи? - уточнил въедливый парнишка.
- По всякому, а иногда и хорошо, душевно пело. Я песни с детства любила.
Разговор переходил в такую форму, когда каждый говорит о своем, не понимая собеседника.
- За что же вас посадили?
- Кто ж его знает, за что. Следователь говорил, что мост я хотела взорвать, а так сама не знаю. Какой у нас в степи мост. Я сама с Актюбинской области, село Птахи. Не доводилось слышать?
- Нет, не слышал.
- Вот и тут никто о нем не слышал. Поди, еще и нет его на земле.
- А муж у вас кем был, тоже зеком?
- Нет, он местный. Хороший человек был, только Господь детей нам не дал, а сам-то он третьего года от чумы помер. Много тогда народа поумирало. Вот и мой.
Все что говорило эта женщина, казалось таким простым и естественным: жила в одном времени, попала в другое, приспособилась, вышла замуж, прожила большую часть жизни. То же было бы и в ее законном времени, не окажись обстоятельства так жестоки, что в средних веках оказалось жить лучше, чем в просвещенном, с радио, а потом и телевизором двадцатом веке.
- А как вы научились гадать? - задал я занимающий меня вопрос. - Я сам после перемещения в прошлое обрел экстрасенсорные способности.
Она не поняла, что я такое приобрел, ответила за себя:
- Не знаю, получилось, и все. Вот и когда на тебя гадала, поняла, что тебя здесь вроде бы как и нет.
- А я, правда, воеводой стану? - опять вмешался в разговор Ваня.
- Станешь, если до того не помрешь. Помни, что я тебе сказала: сменится два царя, а третий тебя отметит. Если конечно, до того времени жив будешь. Много у тебя на пути терниев окажется.
- А кем быть лучше - воеводой или попом? - задал Ваня злободневный для себя вопрос.
- Не мешай нам, - остановил я любознательность будущего военачальника. - Кем станешь, тем и станешь! А вы не сможете погадать мне на одну женщину?
- Зазнобу, что ли?
- Жену. Мы с ней разминулись и во времени, и в возрасте. Меня недавно ранили, так было мне вроде бы как видение, что она меня спасла от смерти. Только теперь стала совсем старухой, хотя раньше была моложе меня.
- Такого я не понимаю, но если хочешь, попробую. Без самой фигуры редко получается, нужно в воде тело намочить, чтобы вода-то про тебя все узнала и запомнила. Ну, как на патефоне пластинка, - научно объяснила она. - Но если будешь думать о ней, жене-то, то, может, что и выйдет. Только как же так случилось, что ты сам не знаешь, видел жену или нет?
- Меня ранил один человек, вот этот, будущий полководец, позвал на помощь проезжих людей. Те отвезли меня в имение какого-то воеводы. Я был без памяти, но в голове застряло, что находилась в том имении старуха, которая прежде была моей женой.
- Мудрено все это. Так сразу и не поймешь. Да что делать, попробуем, попытка не пытка.
Мы вернулись в избу, и она попросила Ваню принести из сеней бадью и воду. Тот бросился выполнять просьбу. Сапруниха, как и вчера, зажгла восковую свечу. Я на правах почти короткого знакомого и "земляка" подошел и смотрел, как воск, капая в холодную воду, причудливыми пятнами застывает на воде. Ничего, что в этих мутных картинах вызывало хоть какие-то ассоциации, я не увидел. Конечно, при желании в них можно было найти сходство с чем угодно, но с таким же успехом можно было бы гадать, и глядя на облака.
Женщина, не отвлекаясь, всматривалась в появляющиеся на воде фигуры, сосредоточено морщила лоб, потом стерла тыльной стороной ладони со лба крупные капли выступившего пота и укоризненно посмотрела на меня:
- Ты плохо думаешь, я ничего не вижу.
Она была права, я все это время думал не об Але, а о процессе гадания. Пришлось перестраиваться и сосредоточиться на прошлом. Я вспомнил нашу первую встречу, когда в помещичьей бане впервые увидел хрупкую, стройную девушку, стыдившуюся своей наготы и в то же время стесняющуюся собственной стыдливости.
Сапруниха начала что-то беззвучно шептать, лицо ее напряглось, помолодело, она уперлась руками в стол, на котором стояла бадья с водой, и закрыла глаза. Так она простояла довольно долго, потом сделалась обычной, присела на лавку.
- Ну, что, - нетерпеливо спросил Ваня, которого все эти фокусы с мистикой очень заинтересовали, - получилось?
Хозяйка посмотрела сначала на меня, потом на парня, ответила:
- Жива твоя супруга, здорова. Только, видать, не захотела, чтобы ты ее старой увидел. Какой бабе такое приятно! Ты вон какой молодой и гладкий, а она старая старуха!
- Все равно, - не очень уверенно сказал я, словно разговаривал не с гадалкой, а женой. - У нас есть, был, ну, в общем, сын, да и вообще…
- Мне кажется, вы еще увидитесь, - перебила меня Сапруниха, - когда опять будете молодыми.
- Это как же так? Она же теперь постарела, - Удивился я, но сообразил, что встретиться мы можем, если опять будет случай перекочевать в иную эпоху, во времена, когда Аля еще не состарилась.
Потом я отвлекся и представил, что ко мне вдруг подойдет какой-то дряхлый старец и окажется, что это я сам лет через пятьдесят. Кто знает, может ли такое случится, чтобы одно физическое тело столкнулось в одном месте и одном времени со своим, даже не знаю, как это назвать, фантомом?
- Как люди старятся, молодеют и вообще сюда попадают, я не знаю, мало училась. Вот ты бы поговорил с Анастасией Андреевной, той женщиной, что меня сюда из лагеря отправила, она тебе все объяснила, а я в школу мало ходила. Читать и писать еще умею, но и то по нашему, по новому, а ихние, - она кивнула на Ваню, - старые буквы плохо понимаю.
- Так ты что, грамоту знаешь?! - пораженно воскликнул мой деревенский воевода, который успел в Москве приобщиться к каким-то отрывочным культурным понятиям.
- Разумею немного, - со скрытой гордостью созналась хозяйка. - Даже писать немного могу.
- Первый раз вижу, чтобы баба грамоту знала! - восторженно воскликнул Ваня.
Изо всего, что он здесь слышал, Ваня практически ничего не понял, только выхватывал из разговора отдельные знакомые слова, но был явно доволен, что присутствует при таком непонятном и загадочном совещании.
- Вам нужно чем-нибудь помочь? - спросил я Сапруниху.
- Денежку можешь оставить за постой и гадание, а так чем еще помогать? У меня вроде все есть.
- Ну, не знаю, может тебе новый дом поставить, я могу нанять плотников.
- И этот хорош. Мне уже немного лет осталось на свете жить, и его вполне хватит.
- Ладно, тогда мы, наверное, поедем. Вам не интересно узнать, что произошло после того, как вы сюда переместились, ну, короче говоря, уехали?
- Нет. Чего знать-то, родителей уже к тому времени, что меня посадили, на свете не было, а если какие братья и сестры остались живы, то ты про них все равно ничего не скажешь.
Сапруниха была права. Что ей было за дело до войн и перемен в стране, которую она плохо знала, даже когда в ней жила, а теперь, спустя столько лет, почти окончательно забыла.
- Пойди, запрягай, - сказал я Ване.
- Может, еще погостите? - вежливо предложила хозяйка. - Не каждый день земляка встретишь.
- Да, думаю, у нас с вами тут земляков не очень много. Если вообще такие есть.
- Не скажи, - задумчиво проговорила она, - есть здесь нашенские. Я многих встречала, один даже оказался из нашей Актюбинской области. Только почему-то все сюда попадают из разного времени. Кто с революции, кто со второй войны с германцами, а один совсем далекий оказался, мы даже слова друг у друга не понимали.
- Серьезно? - поразился я, теряя уверенность в своей исключительности. - Я встречал пару человек, но давно, в восемнадцатом и девятнадцатом веках.
- Так что же в этом удивительного? Если один попал, то и другие за ним могут. На земле-то, слышно, все меньше места остается. Куда людям деваться? До звезд далеко, не переедешь, а земля сейчас еще полупустая, селись, где хочешь.
- Не может такого быть! Если бы из будущего в прошлое много людей переселилось, то неминуемо начала бы быстро развиваться техника.
- Какая тут техника, - то ли не поняла, то ли поняла по-своему Сапруниха, - для того, чтобы сделать трактор, целый завод нужен, а что ты один сможешь. Многие пытаются, да зазря гибнут. Хорошо если их юродивыми посчитают, а то колдунами и ведьмами. А кто из наших особо местных допекает, может и на костер, и плаху попасть. Не до жиру, быть бы живу!
Вернулся Ваня и сказал, что лошади готовы.