Когда крестьяне осмотрели расстрелянный экипаж, внимание переключилось на пассажиров и священник, как самый авторитетный здесь человек, спросил, кто мы такие и что собственно произошло. Пришлось сходу придумывать правдоподобную историю. Я назвался управляющим курского помещика, а Машу представил как своего племянника, благо под ее романтической одеждой определить пол было невозможно. Объяснил, что мы ездил по торговым делам, в дороге у нас заболел и умер кучер, потому мы с племянником были вынуждены сами править лошадьми. При въезде в деревню на нас напали разбойники, и нам с трудом удалось от них ускакать.
Рассказ получился вполне правдоподобным, и ни у кого не возникло сомнений в моей искренности. Раздетые люди начали мерзнуть на ночном ветерке, никаких интересных событий не происходило, и любопытные начали расходиться. Батюшка тоже было, попрощался и собрался вернуться дом, но христианское милосердие вовремя постучалось в его сердце и как добрый самаритянин, он предложил нам ночлег.
Я, само собой, тут же с благодарностью согласился и, взяв лошадей под уздцы, повел на поповский двор. Они уже совсем успокоились, не в пример Маше, которая как только мы остались вдвоем, набросилась на меня с упреками:
- Что ты еще выдумал, какой я тебе племянник, как я теперь смогу раздеться, у меня под плащом платье!
- Откуда я знал, во что ты одета, - огрызнулся я. - Мне что нужно было сказать попу, что ты княжна в мужской шляпе или карбонарий? Просто скажешь, что не можешь раздеваться.
- А как я буду ходить в доме с покрытой головой?!
- Тогда давай откажемся здесь ночевать! Нужно было одеваться по-человечески, тогда бы и не было никаких вопросов! - попытался я как-то решить проблему. - Поехали дальше!
- Никуда я ночью не поеду, ты, что не понял, меня пытались убить! Не иначе братец постарался! К тому же я на ходу засыпаю! - продолжала сердиться княжна.
- А я еще и есть хочу, у меня со вчерашнего утра крошки во рту не было. Давай как-то приспосабливаться, в дороге еще и не то может случиться.
Я передал лошадей и экипаж заботам поповского работника. Он недовольный тем, что его побеспокоили, ворча под нос, повел их на конюшню, а мы направились в дом священника.
Жил батюшка в большой крестьянской избе пятистенке в спартанской простоте. Никаких новомодных мебелей у него не было, спали домочадцы на лавках и полатях, ели за одним большим столом. Кроме людей в избе содержалось пара телят, так что и запах здесь был соответствующий.
Попадья, кряхтя и что-то шепча, я надеялся, что не проклятия, а молитвы, запалила дешевую сальную свечу и, не скрывая звучных зевков, предложила нам ужин. Я поблагодарил и отказался. Разводиться с едой явно не стоило, и так наше присутствие было в тягость.
- Места у нас мало, самим спать негде, батюшке что, назовет людей, а как спать уложить все на мне, - бормотала попадья, шлепая босыми ногами по полу. - Вам где стелить? - спросила она, почесывая под посконной рубахой поясницу. - Клопы, проклятые заели, спасу от них нет!
- Не знаю, где вам удобно, - ответил я, уже жалея, что не попросился ночевать у кого-нибудь из крестьян.
- Так, где ж удобно-то, - сердито, сказала она, - на печи дети спят, на полатях мы с батюшкой, на лавке работник. Разве что с парнишкой на полу ляжете?
- Я на пол не лягу! - прошептала мне на ухо княжна.
Попадья услышала и предложила:
- Разве что в холодной горнице вас положить? Там и клопов нет.
- Там совсем не топлено? - осторожно спросил я.
- Кто ж зимой горницу топит? - удивилась она. - Чай дрова сами в огороде не растут, их в лесу рубить надо. Может и правда там студено спать будет. В баню пойти спать не хотите? Там полки есть, и мы сегодня днем мылись, наверное, еще не выстыло?
- Хочу в баню! - обрадовалась Маша.
- Так и идите, Прошка вас и проводит. Слышь, Прошка, сведи гостей в баню, пусть там спят, - сказала она в этот момент вернувшемуся в избу работнику.
- Чего как чуть что, так сразу Прошка? Я и так за день наломался! Ни днем, ни ночью покоя нет! - возмутился парень. - Сами бока пролеживаете, а работать за всех Прошка!
- Отрок, не кощунствуй! - подал с полатей голос батюшка. - Человек рожден, в поте лица добывать хлеб свой! А ты, жена, да убоишься мужа своего! - нравоучительно добавил он, обращаясь к супруге.
Матушка распрямилась, открыла, было, рот, сказать батюшке кто он такой, но, постеснявшись чужих людей, просто плюнула на пол.
Опасаясь, что дебаты на этом не кончатся, я пообещал работнику мзду за оказываемое содействие, и мы покинули душную избу.
- Они что, так бедны? Какие чудные люди, - сказала княжна, как только мы вышли наружу.
- Э, добрый человек, - вмешался в разговор Прошка, - кабы чудные! Скопидомы они, прости меня Господи! Мне третий год, что договорено не платят. Все грошик к грошику в горшок прячут. Матушка каждый кусок во рту считает. Попал я к ним, как кур в ощип. Рассчитали бы меня, так дня здесь не остался.
У работника, видимо, так накипело на сердце, что всю дорогу до бани, он последними словами поносил хозяев. Мне уже приходилось встречать не менее прижимистых людей, а княжна только училась жизни и приняла рассказ Прошки так близко к сердцу, что наградила его серебряным рублем. Парень от такой щедрости так расчувствовался, что пообещал задать нашим лошадям отборного ячменя.
- Баня-то у нас ничего, - сказал он, когда мы впотьмах вошли во влажное тепло невысокой избушки. - Я вам сейчас лучинку запалю, да тулуп принесу укрыться, а то к утру тепло выстудит. Устраивайтесь люди добрые, хороших вам сновидений.
Пока он разгребал угли, мы присели на лавку. Не знаю почему, но между нами с Машей сразу же возникло напряжение. Впрочем, может быть, мне это только показалось.
Глава 7
Остаток ночи прошел спокойно. Когда мы остались вдвоем, я почувствовал, как княжна напряжена, вполне ясно понимал причину ее волнения и постарался не давать ей никаких поводов для сомнений в своем "джентльменстве".
- Я не буду раздеваться, - сразу же заявила Маша, когда Прошка принес старый овечий тулуп и ушел.
- Хорошо, - согласно кивнул я, - стели здесь на лавке и ложись. Постарайся сразу заснуть. Нам нужно будет выехать как можно раньше.
- А ты где ляжешь, - спросила она, ожидая нескромного предложения, лечь вместе.
- Я? В парной на полке. Если хочешь, ложись там, тогда я буду спать здесь, в предбаннике, - ответил я, принципиально, не замечая ее волнения. - Там теплее, но мало воздуха, тебе, пожалуй, будет лучше здесь.
- А мне не будет страшно? - задала она вполне прогнозируемый вопрос.
- Здесь тебе нечего бояться, - успокоил я, расстилая тулуп. - Закроем дверь на засов и сюда никто не сможет войти.
На этом наши интимные отношения кончились. Я, предоставив ей самой укладываться, оставил догорать лучину и ушел в парную. Там действительно было душно, но выбора не было, и я сразу растянулся на полке. Я много проспал днем, потому долго не мог заснуть, обдумывал создавшуюся ситуацию. Все складывалось весьма странно, и пока даже примерно нельзя было прогнозировать ближайшее будущее.
Мне было понятно, что княжне возвращаться домой нельзя ни в коем случае. Ее брат не зря мне сказал, что она должна умереть и предпринял для этого уже две довольно успешные попытки. Я не очень верил в его способности к массовому гипнозу, хотя и был свидетелем и участником общей паники в имении. Другого разумного объяснения, чем гипноз, своего беспричинного страха и внезапного бегства крестьян от скотного двора я придумать не смог.
Я решил, что для нас, самым простым будет затеряться в массах людей поднятых с насиженных мест войной, сделать выдержку, а потом подготовиться и действовать по обстоятельствам. Сон все не приходил. Лавка подо мной казалась жесткой, ноги упирались в стену, дышать было нечем, и я не выдержал, решил выйти на свежий воздух.
Стараясь не скрипеть половицами, я тихо пробрался в предбанник. Там оказалось чуть светлее, чем в парной, отражаясь от снега, в окно попадал слабый лунный отсвет. Княжна тихо спала на лавке, закутавшись в бараний тулуп. Я прокрался к выходу, нащупал стальной засов и совсем, было, собрался его отодвинуть, как услышал снаружи какой-то подозрительный шорох.
После недавнего нападения нервы были напряжены, и я сразу же схватился за саблю. Однако непонятный звук не повторился, и я решил, что мне просто показалось. Засов был не смазан, дверь разбухла от влаги и когда я его начал отодвигать, он заскрипел.
- Не открывай дверь, - тихо приказали снаружи.
От неожиданности я вздрогнул и задвинул засов до предела и севшим голосом прошептал:
- Кто там?
- Это я, - ответил тот же человек, - в смысле, я это ты.
У меня слегка поехала крыша. Голос был незнакомый, но интонации очень напоминали мою собственную манеру говорить.
- Интересно, - сказал я, - почему тогда я тебя не узнаю по голосу?
- Идиот, потому что никогда не слышишь себя со стороны! Кончай придуриваться!
Вот это уже было больше похоже на мою манеру изъясняться. Однако я еще сомневался.
- А как ты меня сумел здесь найти?
- Ты что шутишь? Я, то есть ты, в смысле мы, я, слушай, ты меня совсем запутал! Раз ты сейчас в этой чертовой бане, то значит, я тоже в ней был! Я тебя тут караулю целую неделю!
Я подумал и нашел в его словах противоречие:
- Если ты знаешь, когда я здесь буду, зачем так долго ждешь?
- Балда, затем чтобы не пропустить! А если бы меня по пути задержали?!
- Ладно, согласен, - сказал я, не очень обидевшись на грубый эпитет, - тогда почему ты не разрешаешь мне выйти?