Дом тети Даши Александр нашел не сразу, он перепутал улицы «Северную» с «Восточной», как назло, неподалеку оказалась и такая. Долго пришлось плутать и выяснять у прохожих, рассказывая приметы улицы, где есть дом под номером 7а.
Дернулись занавески на окне, как только такси остановилось у зеленых ворот, и залаяла собака, обрывая цепь. Тут же хлопнула калитка и тетя Даша, кинувшись на шею племяннику, запричитала:
– Ой, Шурочка, ой, миленький! Да как же это ты живым остался? Да как же они, ироды, чуть тебя не погубили? Ой-ей-ей! А у нас все поумирали…
Племянник, как пораженный громом, остановился среди двора.
– Как – поумирали? – вырвалось у него из спазматически сдавленной гортани. – Кто… умер?
– Анна померла, Юля померла, Нину током прибило, Маруся насмерть угорела, Колю на тракторе убило, – стала перечислять тётя Даша всех родственников, умерших и погибших при ее памяти.
Александр облегчённо вздохнул:
– Ну, тётя, и можете вы напугать человека! – покачал он укоризненно головой. – Они же умерли, дай Бог, сколько лет тому. А я уж подумал…
– Как давно? Совсем недавно. Вот, как сейчас, помню Машеньку. Ой-ей-ей! – зарыдала опять тетя Даша, растворяя перед племянником двери сеней. – Такая молодая, такая красивая была! А её этот черт хромоногий бросил, а у ей дети: Мишка и Васька. Сейчас-то они большие, поженились уже, а тогда-то вот какие были. Ох, и хлебнула она горечка с ими. – Опять обильные, но не долгие слезы. – Старший-то хулиганом каким рос, совсем не признавал её, весь в батьку своего хромоногого, чтоб ему черти на том свете и другую ногу отломали! Ой-ей-ей! А младший тоже был какой непослушный: то весь крем с торта ложкой объест, то пилой всё в доме поцарапает. А Анна за всю жизнь сколь горя хлебнула? Андрей и гулял с Карпихой, и с ружьем бегал за ей. Это сейчас он такой стал, а был каким? Только я знаю, сколько ей досталось, натерпелась она горечка досыта. Ой-ей-ей!
Нину, свою младшую сестру, тетя вспоминала уже за столом, пролив мгновенно изрядную порцию слез. И откуда только они брались.
– Не плачьте, тётя, – коротко бросил Александр. – Знать, судьба их такая. И мы когда-нибудь уйдем туда, и мы не всегда были правы.
Тетя Даша удивленно поглядела на Александра и не могла понять, серьезно ли он говорит, или только шутит.
– Да как же не плакать-то? – всплеснула она руками. – Они же умерли, и их уже никогда не будет! Их же мне жалко! Всех, как сейчас, помню! Ой-ей-ей!
Чтобы не огорчать тетю, Александр весь день и вечер не покидал её дома. Успел кое-что прибить, закрепить, поколол дров, сложил их в поленницу под навесом, заменил петлю на двери туалета. Тетя светилась, как начищенный самовар, ходила по пятам за племянником и тыкала пальцем, показывая, где бы ещё он мог проявить свои необыкновенные способности хозяина. Зашедшим подругам-соседкам говорила, кивая на Александра:
– Сын старшей сестры… Из Афганистана приехал, весь-весь простреленный… Полковник уже, скоро генералом будет. Жалко, Анна уже не увидит. Ой-ей-ей!
На следующий день Александр через справочное бюро нашёл Огнёва, и тот пообещал к вечеру собрать всех, кого сможет.
* * *
Стучал поезд колесами на стыках рельс, размеренно качались вагоны, проскакивая сквозь снежные вихри. Появлялись и исчезали неприглядные, затёртые станции…
Попутчики были люди замкнутые, неразговорчивые. Бабка с внучкой, всунутые в купе родителями толстушки-девочки, катились куда-то за Урал, где их должна встретить какая-то тётя Фая, да пенсионного возраста человек с орденскими планками на пиджаке молча, монументально восседал за столиком у окна. Он как-то пусто поглядел на Гайдаенко, ничего не сказал в ответ на его приветствие, и отвернулся к окну, показав выстриженный свой затылок.
Принесли чай. Каждый попил в одиночку, к предложенной Александром курице, подарку тёти Даши на дорогу, никто не прикоснулся, не притронулся, но и его не пригласили на своё. Бабушка упорно заставляла внучку съесть хоть кусочек колбаски, хоть одно яичко, внучка отчаянно сопротивлялась. Пенсионер, как бы между прочим, ни к кому не обращаясь, сказал:
– Да… Нас в своё время есть не заставляли. Мы мечтали о куске чёрного хлеба.
Бабушка, глядя с испугом и уважением на обладателя стриженого затылка, тут же перевела услышанное своей внучке:
– Вот, Лерочка, слушай, что дядя говорит, – утерла она внучке рот большой белой тряпкой, готовя её к чему-то важному. – Он плохо не скажет. Ешь, милая, ешь шанежку.
Прошли по коридору солдаты. Обилие значков, нашивок, кисточек, у одного даже аксельбанты вызывающе болтались.
– Да… В наше время в армии был порядок, – проворчал пенсионер.
Гайдаенко пропустил это замечание мимо ушей, хотя старушка долго и упорно глядела в его сторону, надеясь, что военный даст разъяснение: почему это сейчас в армии нет порядка, тогда как совсем недавно он был. Не дождавшись, поддакнула пенсионеру:
– Вся молодежь ноне испорченная, – сказала она, и в подтверждение своих слов добавила: – Летось в нашей деревне ночью все уборные повалили.
«Интересно прошла встреча с друзьями, – вспоминал Гайдаенко, отрешенно глядя с верхней полки в окно. – Изменились, изменились, и не в лучшую сторону».
Восстанавливалась сцена встречи с друзьями. Как и было задумано, все, кого смог и успел найти Огнёв, пришли к нему домой. Пришли Иван с Лилей, Илья с Катей. Катю Александр видел впервые, она была второй женой Ильи и выглядела моложе его лет этак на десяток. Полысевший Илья, тем не менее, не был похож на жестокого ревнивца. Сергей Петухов был все таким же улыбчивым добряком, упрямый ёжик, как и пятнадцать лет назад, красовался на его круглой голове.
Ирина Коршунова, вот кто изменился до неузнаваемости: из капризной девчушки она превратилась в стройную молодую даму с милой улыбкой.
Глядя на Ирину, можно было подумать, что пресчастлива она в своем одиночестве.
Радостно возбужденные лица, рукопожатия, поцелуи.
– Вижу, не часто вы тут встречаетесь, – заметил Александр, когда немного утихомирились.
– Да вот так и получается, – поддержала его Ирина, – живём в одном городе, встречаемся только случайно на улицах. А иногда так хочется всех увидеть!
– Выходи замуж, тогда поймёшь, как это непросто ходить в гости, – громко, с игривой улыбочкой сказал Иван.
– Вышла бы, да не берут, – не обиделась на его слова Ирина. – Это, во-первых. А, во-вторых, сегодня же смогли встретиться, и, причём, за короткое время.
– Сегодня – особый случай, – также громко продолжал говорить Иван, надеясь привлечь всеобщее внимание. Это у него осталось ещё со школьной скамьи: будучи пионером, он выполнял поручения и ответственейшие задания, как то: повязывание красных галстуков знаменитым гостям, в комсомольские годы с трибун провозглашал: «Мы – юная смена отцов!» На родительских собраниях его всегда хвалили за необыкновенную активность, бескомпромиссность и ещё Бог знает за что. Короче говоря, руководство школы души в нём не чаяло, равно на столько же его недолюбливали однокашники. – Сегодня мы встречаем и чествуем нашего интернационалиста, – продолжал он, и всем, кто его слушал, казалось, вот сейчас Иван проворно соскочит со сцены и накинет красный галстук на шею Александра-интернационалиста, – нашего героя дня – Гайдаенко Александра. Кстати, пора бы и поднять бокалы в его честь. Анатоль! Таня! Как там?
– Садитесь, садитесь! А я сейчас, – выкрикнула Татьяна, пробегая, и на ходу сбрасывая цветастый фартук. – Я только чуть-чуть подмарафечусь.
– Да, хороша и так! – провозгласил Иван.
– Хочу быть ещё лучше! – послышалось из-за двери спальной комнаты.
Когда все расселись, Иван встал и в честь Александра патетически произнес:
– Пока есть такие офицеры, как Александр, наша страна непобедима! За его здоровье!