Комната была затянута сигаретным дымом, сквозь который раздавались звон и треск игровых одноруких бандитов и мурлыканье музыкального автомата. Я попросила у нее прикурить, она дала зажигалку, потом представилась и пригласила присоединиться к ее компании. Мы пили водку, пиво, а потом в туалете она держала мои волосы, пока я блевала и блевала в унитаз.
– Ну, подруга, похоже, мы с тобой закорешились! – воскликнула она со смехом. – Не с каждой я готова на такое!
Я поблагодарила ее, неизвестно за что, и вдруг выпалила:
– А у меня отец умер, – как будто это что-то объясняло.
– Черт!.. – сказала она и, мгновенно перейдя, как она прекрасно умела, от пьяной бесшабашности к деятельному участию, увела меня в свою комнату.
Мы ели тосты, пили крепкий кофе, слушали музыку и вели разговоры про жизнь, пока не начало светать.
Картины были развешены у нее по стенам, стояли за спинкой кровати, по всей комнате валялись альбомы для рисования.
– Ты художница? – спросила я.
– Поэтому я и очутилась в универе, – кивнула она.
Я вспомнила, что она говорила о факультете изящных искусств.
– Наверное, стану училкой, как все, но пока можно позволить себе помечтать, верно? – (Я рассмеялась.) – А ты, чем ты занимаешься?
– Английским.
– Ага! – воскликнула она. – Значит, будешь писать романчики или учить детишек? – Она рассмеялась, беззлобно, но все-таки я не стала откровенничать про рассказ, над которым сегодня работала.
– Не знаю. Думаю, в этом мы похожи.
Она снова рассмеялась и произнесла:
– Ну тогда за нас!
Мы чокнулись кружками с кофе, и я почувствовала, впервые за многие месяцы, что все непременно будет хорошо.
Я все это вспомнила. Я чувствовала изнеможение после огромного усилия воли, направленного на то, чтобы вытащить из недр памяти все до единой подробности и запустить механизм. Но где же воспоминания о моей жизни с мужем? Никаких следов. Перечитывание его рассказа не вызвало во мне никакого отклика. Только ощущение, что не было не только прогулки на Парламент-хилл, но и ничего того, о чем он мне там рассказал.
– Я помню какие-то вещи, – сказала я доктору. – Из юности, из того, что вспомнила вчера. Они во мне живы. Я вспоминаю все новые подробности. Но я совершенно не помню, что делала вчера. Или в прошлую субботу. Я могу попытаться визуально воссоздать то, что прочитала в дневнике. Но я знаю, что это не воспоминание. Что я просто это представляю.
Доктор Нэш кивнул:
– Вы помните, что происходило, например, позавчера? Может быть, какой-нибудь эпизод? Как вы провели вечер?
Я вспомнила, что записала все про то, как мы ложились спать. И ощутила себя виноватой. Виноватой в том, что, несмотря на всю доброту Бена, не могу спать с ним.
– Нет, не помню, – соврала я.
Я подумала, может, раньше он делал какие-то попытки, чтобы я растаяла, чтобы позволила любить себя? Цветы, шоколад? Может, ему приходилось каждый раз устраивать «романтические прелюдии», как в первый раз? Бедняжка, я представила, какая непростая для него задача каждый раз «соблазнять». Он ведь не может поставить песню, под которую мы танцевали на нашей свадьбе, или приготовить то самое блюдо, которое мы ели в наш первый ужин наедине, потому что я просто их не помню. В конце концов, я его жена и он не должен каждый раз уговаривать меня заняться любовью, как будто это происходит в первый раз.
Но бывает ли, что я позволяю ему заниматься со мной любовью или даже сама этого хочу? Бывает ли, что я просыпаюсь утром и знаю о нем достаточно, чтобы во мне пробудилось настоящее желание?
– Я совсем не помню Бена, – сказала я. – Я снова испугалась его сегодня утром.
– А вам бы хотелось? – спросил он и снова кивнул.
Вот это вопрос!
– Ну конечно! – воскликнула я. – Я хочу вспомнить свое прошлое. Хочу узнать, кто я. И кто мой муж. Ведь это так важно.
– Понимаю, – перебил он, помолчал, затем оперся локтями о столешницу и сложил руки в замок, будто проигрывая в голове, что мне сказать, или подбирая верные слова. – То, что вы рассказали, вселяет надежду, – начал он. – Все говорит о том, что ваши воспоминания не утрачены полностью. Вся проблема не в хранилище, а в доступе к нему.
Я переварила его слова и спросила:
– То есть мои воспоминания на месте, только я не могу до них добраться?
– Можно и так сказать. Да, – улыбнулся он.
Я ощутила отчаяние. Тоску.
– Но как же мне вспомнить больше?
Он откинулся на спинку стула и заглянул в свои записи.
– Скажите, на прошлой неделе – в тот день, когда я дал вам блокнот, – вы записали, что я показал вам фотографию дома, где вы жили в детстве? Я тогда отдал ее вам.
– Да. Записала, – ответила я.
– Вы вспомнили намного больше после того, как увидели фотографию, чем когда я просто просил вас описать ваш родной дом. – Он помолчал. – Впрочем, это неудивительно. Но мне интересно, что произойдет, если я покажу вам снимок из того времени, которого вы не помните. Интересно, вспомните ли вы что-нибудь по снимку.
Я сомневалась, не зная, куда приведет эта новая тропинка, но в то же время понимала: вообще-то, выбора у меня нет.
– Хорошо, – согласилась я.
– Прекрасно! Тогда сегодня мы посмотрим еще один снимок. – Он вытащил какую-то фотографию из файла, потом обошел стол и сел на стул рядом со мной. – Сначала вопрос: вы помните что-нибудь о вашей свадьбе?
Я заранее знала ответ: нет, не помню. Положа руку на сердце, я была уверена, что никакой свадьбы с мужчиной, которого я утром увидела в своей постели, вообще не было.
– Нет, – сказала я. – Не помню.
– Совсем ничего?
– Нет, – помотала я головой.
Он положил передо мной фотографию.
– Здесь вы поженились, – сказал он, похлопав по ней.
На снимке была церковь. Маленькая, невысокая, с миниатюрным шпилем. Никогда ее не видела.
– Ну что?
Я закрыла глаза и попыталась очистить сознание. Вижу реку. Мою подругу. Пол из черно-белой плитки. И все.
– Ничего. Я не помню, чтобы видела эту церковь.
Он был разочарован.
– Вы уверены?
Я снова закрыла глаза. Чернота. Я попыталась припомнить день своей свадьбы. Какие были мы с Беном, он в костюме, я в белом платье, как мы стояли на траве у церкви… Но все было тщетно. Меня охватила печаль. Как любая невеста, я, должно быть, готовилась к свадьбе несколько недель, выбирала платье, с нетерпением ждала примерок, заранее вызвала парикмахера, продумывала макияж. Я представляла, как мучилась с меню, как выбирала псалмы для церкви, цветы, как старалась поверить, что этот день превзойдет все мои ожидания. А теперь я даже не могу понять, как все прошло. Словно кто-то украл у меня все, ничего не оставив. Ничего, кроме мужчины, за которого я вышла.
– Нет. Я ничего не могу вспомнить.
Доктор убрал фотографию.
– Согласно данным, полученным при вашем первичном лечении, вы поженились в Манчестере, – сказал он. – Это церковь Святого Марка. Фотография свежая – другой в моем распоряжении не было. Но думаю, она выглядит примерно так же, как в то время.
– Фотографий с нашей свадьбы не сохранилось, – сказала я. Это был и вопрос, и утверждение.
– Нет. Все сгорели. Во время пожара в вашем доме вроде бы.
Я кивнула. Слова доктора как будто придали дополнительный вес этому факту. Как будто авторитет доктора Нэша был для меня намного весомее, чем все старания Бена.
– А когда я вышла замуж?
– Где-то в середине восьмидесятых.
– До несчастного случая.
Доктору было не по себе. Интересно, говорила ли я с ним когда-нибудь про аварию, из-за которой лишилась памяти?
– Так вы знаете, что привело к вашей амнезии?
– Да, – ответила я. – Я спросила об этом Бена. Позавчера. И он мне рассказал. Все это я записала в дневнике.
Доктор кивнул:
– И что вы теперь чувствуете?
– Не знаю. Я ведь не помню самой аварии, так что не ощущаю ее реальности. Я вижу только ее последствия – во что я превратилась. Я понимаю, что должна ненавидеть того, кто это сделал. Особенно учитывая, что его не поймали и он так и не был наказан за преступление. За то, что сломал мне жизнь. Но, как ни странно, я этого не чувствую. Я не могу представить себе этого человека, вообразить, как он мог выглядеть. Его как будто не было.