Я долго сидел у фонаря, стоявшего в нашей палатке на походном столике. Всё читал и перечитывал письмо. Серёга тоже получил письмо в тот вечер. У него «на гражданке» осталась невеста. Они так и не успели пожениться, но она обещала его ждать, во что бы то ни стало! Её звали Лиза. Она часто писала ему, он говорил, что о любви, о том, что соскучилась, что ждёт его, считая дни до встречи! Я уже лёг спать, погасив фонарь, когда вошёл Сережка, молчаливый и понурый.
– Что-то случилось? – полусонно спросил я.
– Ничего. Так… пустяки, – сказал он и тут же спросил, – Что мама пишет? Как у них дела?
– Всё хорошо. Лисичка написала, что Лидочка уже «разговаривает»!
– Рад за тебя.
– А у Лизы как дела? Это ведь она прислала тебе письмо?!
– Да, она. У неё, … у неё всё в порядке…
– Точно?
– Ага! Написала, что выходит замуж!
– Что? Когда? Как же так? Она же … – вопросы сыпались из меня, как гильзы из автомата.
– Вот так просто! Отставить вопросы, товарищ младший лейтенант! Спите!
– Серёж, я же…
– Товарищ младший лейтенант, Вам не ясен приказ?
– Ясен, – я только тяжело вздохнул.
– Значит исполняйте!
– Есть, товарищ старший лейтенант! – неохотно пробурчал я, снова ложась на койку и закрывая глаза. Серёга был из тех людей, для кого личное пространство не было пустым звуком.
***
Я проснулся оттого, что кто-то яростно тряс меня за плечо, пытаясь разбудить. Открыв глаза, я увидел перед собой Серёжку.
– Вставай, лежебока! Нас уже ждут! – сказал он, и голос его не предвещал ничего хорошего.
Бегом, все бегом, … второпях, как будто сейчас мина взорвется. Уже на улице, при построении я смог допытаться от старлея, что разведгруппа засекла врага на западном склоне. Мы были обязаны срочно направиться туда, для уничтожения группы боевиков численностью в 30 человек. «Бой будет жаркий!» – мелькнуло у меня в голове. Спешно построились, погрузились на БТРы и вперёд, сметая всё на своём пути.
Гудят машины, трясет на ухабах разбитой дороги, пыль летит в глаза, в нос, пот струится по лицу, заливая глаза. Было жарко и душно. Старлей запретил бестолково расходовать воду. Мы мчались настолько быстро, насколько это было возможно. Но вскоре дорогу нам преградил обвал. Пришлось спешиться и топать через горы. Всё необходимое несли на себе – оружие, боеприпасы, воду, лекарства. Несколько часов мы двигались за противником, пытаясь его догнать. Нам не составляло труда определить направление его движения, примет было сколько угодно: обломанная ветка, небрежно брошенный на землю окурок…
Я чуть подотстал, поджидая старлея – командир шел последним. Поравнявшись со мной, он спросил:
– Что устал?
– Никак нет! – ответил я.
– Тогда почему отстаешь?
– Серёг, как думаешь, они это делают нарочно?
– Не знаю. Либо они поспешно бегут, что мало вероятно, ведь их почти в два раза больше, чем нас; либо… увидим.
И старлей бодро зашагал вперёд. Я посмотрел ему в спину, и в душе у меня шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие, но солдат, а, тем более, младший офицер должен полагаться только на факты, а не слушать какие-то там предчувствия!
***
Мы накрыли боевиков неожиданно. Хотя, можно сказать и наоборот – они накрыли нас неожиданно. Мы вышли на небольшое плато, где и расположились на отдых враги. Они довольно громко и весело переговаривались, жарили на костре мясо. Мы начали обстреливать их, но неожиданно мы сами оказались в окружении – это была ловушка и мы, как последние идиоты, попали в неё! Бой, в самом деле, оказался жарким. Стреляли со всех сторон. Казалось, что моя роль состояла в том, чтобы не подставляться под пули. Я тоже палил по сторонам, по всем кустам, за которыми, как мне казалось, скрывался враг. Невозможно передать словами тот ужас, что творился там, на узком горном плато, скажу только одно – мы захватили самого Халима живым, а его банду – чуть больше 30 человек – развеяли. Многих перебили, но двоим или троим, удалось бежать!
Отойдя на несколько десятков метров назад мы присели отдохнуть и подсчитать потери.
– Что, дружок, притомился? – спросил меня старлей, садясь рядом со мной и закуривая.
– Есть немного! – ответил я, тоже закуривая.
– Так сказать, с боевым крещением … – Серёга не закончил мысль. Резко оттолкнув меня, крикнул: «Берегись!», закрывая собой…
Я сам толком не понял, что произошло. Только мгновения спустя сообразил, что друг заметил вражеского снайпера, целящегося в меня…
Снайпера сняли тут же, … но… слишком поздно.
Ребята помогли мне поднять старлея. Повернув его на спину, я увидел, как по губам у него стекает тонкая струйка крови.
– Не умирай! Что я скажу Светке? – шептал я, держа голову друга на коленях. Он только посмотрел на меня грустными глазами и тихо сказал:
– Поздно… Лизе скажи… чтобы счастливая… была, не плакала… Светка… простит пусть, – он безвольно уронил голову. Я закрыл его глаза, и слёзы потекли по моим щекам… Я плакал, впервые в жизни я плакал от горя, … от потери родного мне человека… от сожаления, что не смог выполнить приказ жены, не уберег…
***
Серёжке посмертно присвоили очередной звание – капитана. Все мы – погибшие и выжившие – были награждены медалями и орденами за мужество и героизм. Лишь три недели спустя после гибели друга, получая за него георгиевский крест, я узнал, что мой прямой командир знал, на что идёт, его предупреждали, что банду Халима так просто не взять, но он решился, он просился туда – к Магасу, просился для того, чтобы обезвредить боевиков, чтобы погибнуть и прославить свое имя.
Мне кажется, он уже тогда знал, что Лиза его не дождётся и, наверное, именно поэтому стремился снискать славу, пусть даже и посмертную…
Шоколад
История случилась в мои далёкие армейские годы. Когда служили еще по 2 года и в части были те самые «деды». Только вот никакой жуткой и пугающей «дедовщины» у нас не было. «Дедушки» были для нас не кичливыми отморозками, а наставниками и учителями. Так вот… о чем это я?
В армии есть две беды: сигареты и сгущенка. Ни того, ни другого днём с огнём не сыскать, ну ежели только с нужными людьми дружбу водить. Особенно, в той «дыре», где мне довелось служить. Магазинов в части не было, а до ближайшего «островка цивилизации» было километров 50, не меньше. А тут такое дело – мне «зелёному духу» – тётка под самый новый год прислала посылку. Да не просто бандерольку, а целую посылищу, килограмм эдак на 15. Много чего, но главное, пять килограммов чистого, настоящего … (нет не спирта) … бельгийского шоколада. Кто служил, тот поймет, что такое – получить посылку из дома, да еще и со вкусностями. Будучи неисправимым сладкоежкой, я жестоко страдал от недостатка глюкозы и эндорфинов, ею порождаемых, пока тянул лямку.
Шоколада в тот день я не увидел. Но зато увидел много чего другого. Например, хитрую морду лица нашего сержанта.
«Попа слипнется!» – провозгласил он, конфисковывая мой законный шоколад.
«Не слипнется! – пробовал отбиться я. – Это моя посылка! И я Вам ее не отдам!»
Кто пробовал отбиться от сержанта, тот поймет. Проще взять Безымянную Высоту, чем отнять то, на что сержант положил глаз, а в моем случае, так и «лапу», а лапищи у него были загребущие…
«Вот будешь хорошо себя вести, вместо меня в наряд сходишь, а я тебе кусочек шоколадки дам, а может и не дам… зависит от того, насколько хорошо наряд сдашь!» – провозгласил недоофицер.
Делать было нечего – шоколада хотелось. Пришлось идти в наряд. Но то ли я так несчастно выглядел, когда драил унитазы, то ли у «дедушек» проснулась совесть, одному Богу известно. На следующее утро весь шоколад в нетронутом виде был мне возвращен с условием разделить его между товарищами. Тот новый год мне запомнился. Шоколада мы тогда наелись на всю будущую жизнь. Наелись все. Но самыми ценными для меня тогда слова благодарности моих товарищей, получивших от меня столь щедрое угощение.
Теперь каждый раз, как в мои руки попадает лакомство в шуршащей обертке, я вспоминаю мудрость, в которую меня посвятили мои «деды» – вкуснее благодарности лакомства нет!