Они сильно опаздывали.
…
Очень важная мелочь.
Блаженство потому и создано мудрым Создателем коротким и ускользающим, чтоб было к чему стремиться. Постоянно. Иначе бы – отупели.
Вика и Толик вот только что пережили сахарные минуты блаженства, и потихоньку, как после гриппа, очухивались, возвращались к будничным вечерним делам.
«Было хорошо, но что-то мне мешало, и немного отвлекало, о чем-то я во время «этого» думала, и о чем-то постороннем, лишнем», – спокойно думала Вика, раздергивая синие с серебряными цветами шторы. Она рассеяно оглянулась и увидела стул, с небрежно висящей на реечной спинке Толиковой рубашкой. «Вот же! Она и мешала! В этой рубашке весь он!»
– Я просила тебя тысячу раз – не раскидывай вещи по комнате. Для рубашки есть плечики и шкаф, – сказала она спокойным тоном, таким, какой бывает в разговорах о новых мешках для мусора, новых налогах и тому подобное. Говоря эту фразу, она думала уже о том, что, может быть, неплохо испечь «шарлотку», или пусть лучше Толик сходит и купит готовый рулет, или еще лучше, нет, не рулет, а мороженое.
«Этот оператор надо убрать, и цикл из середины «тела» перенести в конец», – тихо-мирно размышлял Толик, глядя на крутящееся колесико в центре экрана, – «почему ей рубашка мешает? Висит себе и висит».
– Ты не слышишь меня? – Вика задала вопрос с апломбом, но больше «учительским», а не искренним. «Он что же, «свое» получил и теперь можно меня не замечать? И плевать на то, что я прошу!»
Она вспомнила вдруг, как на «посиделках» у Шапкиных Толик обидно и при всех назвал ее глупой. Пусть не назвал, но дал всем понять, что он ее глупой считает. Да, он сказал, уже и неважно что, но сказал, будто сам умнее всех! И сказано было обидно и уничижительно!
Ей захотелось обидеться. Мужчина это почувствовал загривком.
– Хорошо, хорошо, вот, убрал.
«Было бы правильнее вставить маленький код на «ассемблере» – будет быстрее», – Толик был программистом.
«Как он раздраженно захлопнул дверцу шкафа, как будто я придираюсь и требую чего-то необыкновенного. Как они врут, господи, как врут, что готовы на все, что звезды с неба достанут и на стол высыпят, а сами получат – и забыли!»
Вика обиженно достала из-под стопки полотенец из шкафчика маленькую шоколадку.
Обертка зашуршала.
– Викуся, дай кусочек.
«Откуда у девчонок всегда припрятаны конфеты? И, главное, где?»
Шоколад был горьким и пах.
«Ладно уж, пожалею тебя. Сам-то никогда не догадаешься сделать сюрприз и что-нибудь сохранить. Вот конфеты – их же на видном месте нельзя держать! Всю коробку готов за раз съесть, если не уберу».
– Только кусочек, – Вика убрала шоколадку.
– Я хотела испечь «шарлотку».
«Если он уткнется сейчас в «комп» и скажет: «пеки», значит, я его умнее».
– Пеки. А чего ты от смеха киснешь?
– Ничего. А потом я подумала, может, ты сходишь и купишь мороженое?
«Проверить или нет? Почему бы не проверить? Глупый …и такой милый».
Вика обняла сзади Толика за плечи и коснулась тихонько губами его уха.
– Мы поедим мороженое, выключим свет…
«Вообще-то, только что было, не хочется, да и не получится. Цикл не забыть перенести. А вдруг, ей не хватило? Вдруг, я, как партнер, никудышный – слабенький, вяленький. А если получится – о! А «прогу» тогда ко вторнику сделаю».
Мороженое продавалось недалеко и прошло минут двадцать.
Они съели по кусочку, легли, и Вика посмотрела на стул. Стул стоял аккуратно задвинутый, без рубашки, которая висела в шкафу и больше не отвлекала.
И Вика блаженно закрыла глаза.
…
Зов короля.
Если вы спросите какого-нибудь вислогубого историка: сколько жен было у Английского короля Генриха Восьмого, он, нагло и бесстыже светясь глазенками, обученными врать по первому приказу (а врать для историка – первейшая задача! Сегодня князь Мстислав Удалой – чудо что за парень: и вояка, и неглупый весьма, а завтра этот же князь – гнида, своих же бил, единоверцев), историк этот начнет, загибая пальцы пересчитывать: Екатерина Арагонская, Анна Болейн, Джейн Сеймур… – шесть! Проклятые фальсификаторы истории человечества!
Вам повезло – вы встретили меня, я открою вам истину.
Дело было в мае 1509 года. Юный принц Генрих вместе со своим приятелем Чарльзом Брэндоном и совсем юным сэром Эдуардом графом Честерским – они были втроем – отправился на охоту. Молодых людей влекла конечно же королевская добыча – королевский олень, а олени в то время в большом количестве водились в лесах графства Глостершир, что на границе с Уэльсом. Погода была отличной: дубы и буки поэтично сверкали молодой листвой, поляны между деревьев были покрыты словно гобеленами цветущими колокольчиками и ирисами, дрозды, естественно, пели.
Молодые джентльмены, смеясь и рассказывая друг другу свежие придворные сплетни, ехали на благородных, кормленных овсом, конях, загонщики, в шитых золотом куртках, шли поодаль, но звуки их рогов были слышны, слышен был и лай собак. Вдруг погода стала кукситься. Небо затянула британская серая мгла, стал накрапывать противный, тихий дождик, звуки охоты стали приглушеннее, а вскоре и вовсе стихли, и молодые охотники остались втроем – без слуг, без пищи, без укрытия. Тетивы на арбалетах отсырели – об охоте уже нечего было и думать, думать надо было о месте ночлега, и тут до их ушей донесся слабый звук колокола.
Звонили к вечерней службе в аббатстве Тьюксбери. Охотники поспешили туда. Их приняли со всеми полагающимися почестями: накормили вареными бобами, напоили слабеньким монастырским вином и уложили спать. Генриху досталась большая, холодная келья с широкой лежанкой (на кой ляд там была такая – ума не приложу), без камина и с узеньким окном, куда свет и днем не проникал.
Генрих ворочался на лежанке, сна не было – бобы мало насытили молодого принца, да и вино было кислятиной, вдобавок, от каменного пола дуло. Принц позвонил в колокольчик, открылась дверь, и в келью вошел молоденький послушник.
– Мальчик, принеси еще одеяло, – приказал Генрих.
Послушник ушел и вернулся с одеялом.
– Как холодно, – пожаловался принц, – где сэр Чарльз?
– Они почивают, мой принц.
– Тогда ляг со мной ты, согреешь мне постель.
Послушник молча улегся рядом с принцем. Через некоторое время Генриху стало теплее, и он начал задремывать. В полусне он повернулся на бок и обнял послушника. И тут сон сдуло с Генриха! – его рука явственно ощутила на груди послушника два приятных упругих холма. Замирая от предвкушения, Генрих продолжил свои исследования и на известном месте обнаружил удобную скважину для своего ключика. Будучи уже в юности человеком решительным, Генрих, даже не читая «Патер ностра», в односекундье изготовился, и проскакал, считая лошадиной меркой, добрых мили две – три.
Угомонившись, принц встал с постели, подошел к двери и крикнул, чтоб ему сей же час привели капеллана. Явился старичок священник.
– Святой отец, немедля обвенчай меня с этим монашком! – заявил принц обалдевшему капеллану. Меч принца и его арбалет лежали на лавке, а нравы знати той поры были круты.
Священник, крестясь, раскрыл библию, зажег свечи.
Генрих с любопытством разглядывал свою избранную – это была очаровательная юная особа с белокурыми волосами, девушка лет пятнадцати.
– Кто вы, леди? – спросил влюбленный принц.
– Мэри Стаффорд, дочь лорда Стаффорда герцога Бэкингемского, – прошептала проказница.
Они были повенчаны прямо в этой же келье, возле этого же ложа…
Если бы не желчный характер царствующего короля – Генриха Седьмого, возможно, этот брак осчастливил бы Англию – ведь леди Мэри Стаффорд была прямым потомком Эдуарда Третьего Плантагенета, и права на престол сына ее и Генриха ни у кого бы сомнений не вызывали, но в дело вмешалась большая политика (будь она неладна). Папа король и думать запретил о леди Мэри, через месяц ее отправили на материк в Гиень, а принца Генриха женили на Екатерине Арагонской. Брак же в аббатстве Тьюксбери признали шуткой, каких немало потом откалывал Генрих, став королем.