– Вы определили по моему голосу напряжение?
– Во-первых, вы не посмотрели на меня. Во-вторых, ваша поза великолепна, но все же она закрытая и не свободная. А еще вы сидите одна, а в парке уже темнеет.
И откуда тут в парке Зигмунд Фрейд, а? И вот он сидит рядом и курит, прикурив моей зажигалкой, рассказывая мне обо мне. Я и сама-то себя не всегда понимаю, а этот все сразу понял.
– Может быть, я гуляю с собакой?
– Вы сидите со мной рядом, и я не собака.
Блин, смешно уже, но вот не буду улыбаться.
– Просто она убежала.
– Тогда давайте пойдем ее искать. Вместе. Я вас провожу. Уже темнеет, и я не хотел бы оставлять вас здесь одну.
– Ну хорошо. А вы не маньяк?
– Вы про собак? Нет, я их люблю, но не настолько. И предложил я вам ее поискать, потому что мы сидим уже минут десять, а ее нет.
– Ну ладно. Нет собаки. Пойдемте, действительно, темнеет уже. Я-то понятно – у меня поза напряженная, а вы что тут делаете?
– У меня была деловая встреча в медицинском центре, здесь недалеко. Он граничит с парком, и по окончании встречи я решил прогуляться. Я занимаюсь медицинским оборудованием, торгую и обслуживаю. Сложная была встреча, решил пройтись по завершении встречи. А вы?
– А я сидела в напряженной позе и ждала, как стемнеет.
– Поблизости где-то живете?
– Нет. А вы на машине?
– Да, и я могу вас подвезти.
– Серьезно?
– Да, здесь далеко до метро. Я знаю. Так что говорите, куда поедем, и в путь.
– Мне далеко.
– Хорошо. Будет время поговорить…
Они говорили мне…
– Ты меня не любишь, – сказала с упреком.
– Я люблю тебя сильнее, чем раньше, – его голос не давал ни малейшего сомнения, что это было неправдой.
– Мне страшно, – произнесла тихо, глядя куда-то вниз. Глаза были пустые.
Он не обратил внимания на ее слова и промолчал в ответ.
– Я боюсь их, – прошептала только губами, и голос стих на последнем слове.
– Кого? – с раздражением, ловко скрываемым нежной интонацией, спросил ее.
– Я говорила тебе…
– Перестань! Отдохни, а лучше – выпей таблетки, они же тебе помогают, – сказал и попытался заглянуть в ее опустошенные переживаниями глаза, немного склонившись, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Он был выше.
Она увернулась от объятий и отошла от него, повернувшись к нему спиной. Ссутулилась еще больше и обхватила себя руками, как будто замерзая от холода.
Ее настроение… Оно менялось в последнее время. Вот уже несколько дней она была отрешена и замкнута в себе, но ему проще было принять это за временные трудности. Он полагал, что все просто и ей надо выпить таблетку успокоительного. Или две, а лучше три. Все пройдет…
Он уже был готов уйти из дома навстречу многочисленным делам. Потянулся к ней, привычно пытаясь поцеловать и обнять. Она холодно ответила на его поцелуй, стерпела объятия, глядя в сторону. Надела наушники и пошла к бассейну, включив музыку на миниатюрном плеере. Таблетку пить не стала.
Он возвращался домой после насыщенного событиями дня. Светлое по-летнему небо и ярко-оранжевый с розовыми облаками закат мелькали между соснами и холмами, среди которых изогнутая, как змея, дорога вела его к любимому и уютному дому.
Остановил машину так же, как и тысячу раз до этого. Дослушал песню по радио до самого конца, пока не услышал голос диджея, пытавшегося что-то сказать, повернул ключ в замке зажигания, и радио умолкло. Взял сумку с пассажирского сиденья и вышел из машины. Захлопнув дверь привычным жестом, глубоко вдохнул свежий и прохладный воздух хвойного леса, растущего вокруг его дома. Длинные сосновые иголки и песок отозвались тихим шелестом под подошвами его ботинок. Усталость стала уходить постепенно, отдавая тело по миллиметру. Он пошел к дому по траве, а не по дорожке из камня, и ботинки стали мокрыми от капель дождя, прошедшего совсем недавно.
В окнах комнаты, где она пережидала то время, когда оставалась без него, горел неяркий свет.
Вошел в дом, оставил ключи и сумку в прихожей, прошел в гостиную и прилег на диван. Закрыл глаза. Решил отложить поцелуи и объятия, которые были их традицией, когда он приходил домой. Пять минут отдыха от долгой дороги. Пять минут…
Яркие, как фейерверк, вспышки боли взрывались в его голове после каждого удара ножом, который он чувствовал своим телом так, как будто хватал его руками, обрезая пальцы и ладони. Нож стремительно падал в него откуда-то сверху и вонзался в тело, царапая ребра и другие кости, разрезая мышцы и внутренние органы, встречающиеся холодному и безжалостному металлу на пути.
Он думал, что это сон. Страшный сон. Но все, что происходило, было реальностью.
Сначала мозг кричал от боли и ужаса, а тело пыталось сопротивляться. Позже стало нестерпимо плохо, и наступила слабость. Затем постепенно затих мозг, и подготовилась улетать душа. Совсем скоро и ее не осталось в его окровавленном теле.
Она сидела на огромной кухне и курила, пачкая кровью сигарету и свои, такие же яркие, как его кровь, губы. В сумерках кухни тусклый свет от окна падал искаженным квадратом на стол, где лежал нож в причудливом рисунке темно-красных капель и кровавых следов от пальцев ее рук. Глядя в окно и выдыхая дым сигареты, она погладила свободной рукой кошку, подошедшую к ней по краю мраморной столешницы.
– Я хотела сказать. Ты не слушал. Эти голоса. Они говорили мне…
Без парашюта
В этот раз…
Я вез деньги. Много. На себе. Почему-то мои шефы не смогли организовать наличные на месте, и мне пришлось везти всю эту кучу на себе. А как? В багаж не сдашь, просто в сумку положить опасно: либо увидят на рентгене, либо тупо сопрут. Короче, я весь был увешан пачками мертвых президентов. Бред полный, но последний платеж по старой схеме надо было сделать именно так. Лететь треть суток на самолете и потом еще ехать на машине, комфорт – люкс, ничего не скажешь. Сказать, что у меня ничего не вспотело – это ничего не сказать. А еще я на неделю пропах деньгами. Весь, полностью.
Ладно, прилетел-приехал, снял с себя все эти пачки в номере и позвонил, кому нужно было. Тот сказал, что придет завтра в гостиницу.
Утро следующего дня. Стучит. Впускаю. В форме пришел, в таможенной. Рожа вся в синяках и хромает как-то.
– Это что с тобой такое? – спрашиваю.
– Представляешь, иду домой, а справа забор такой, около дома, ну ты знаешь. Ну вот иду, забор справа кончается, вдруг бац – темнота. Прихожу в себя – все болит, рожа в крови, но ксива на месте и кошелек с документами тоже, ну права там, паспорт. Только я весь побитый. Еле до дома дополз.
– Да-а-а, дела, – пытаюсь казаться неравнодушным.
– Так и не пойму, кто это был, – куда-то в сторону сказал таможенник.
– Посчитал? – спрашиваю, чтобы не затягивать.
– Ага, все здесь, все ровно, – сказал, уложив последние две пачки в сумку.
– Ну, давай, Коля, а то у меня еще встречи, – я протянул ему руку для рукопожатия.
– Вы теперь по новой схеме? – спросил он меня, пожимая крепко мою руку и слегка придерживая ее в своей.
– Да, Коль, другие люди теперь поляну держат, такая постанова, – отвечаю ему, убирая руку из рукопожатия.
– Ну давай, Мих. Пока, – попрощался со мной гость и вышел из гостиничного номера.
– Пока, Коль. Ты поосторожней по улицам ходи, – пожелал ему вслед.
– Хорошо, я постараюсь, – уже из коридора ответил он мне, не оборачиваясь.
Коля не делился с начальством, брал все себе. Схему так не я строил, а паренек до меня. Теперь все напрямую будем платить, нужным людям, безнально, по схеме. Мне пришлось попотеть, чтобы выйти на людей напрямую и построить новую схему. А Коля то ли не понял, то ли поверить не хотел, что его таким образом предупредили очень авторитетные люди, что вел себя нехорошо. Мы к этому не имели ни малейшего отношения, это их местные разборки.
Ну, наверно, не последний раз он так у забора упадет. Конечно, случайно.
Да и фиг с ним.
Звоню человеку, моему, личному, в погонах, но он всегда в штатском.
– Здравствуйте, Павел Сергеевич! У меня сегодня встреча, я вам на почту телефоны и паспорта участников выслал. Я базу телефонов местную купил, они там есть. Если я на связь не выйду, можно тогда их опросить, где я, что я. Хорошо?