– Весело, не правда ли? – прокомментировал Чарли, когда, заняв прежнюю позицию на кухне, мы наблюдали за остальными.
– Да уж. Можно подумать, что кто-то умер. А ведь всего-навсего проиграли футбольный матч!
– Держу пари, что половина собравшихся не так уж и расстроена, – продолжает Чарли. – Они только напускают на себя печальный вид, чтобы не отрываться от других.
Я улыбнулась ему.
– Что? – Он вопросительно посмотрел на меня.
– Подобное поведение раздражает, не так ли? – говорю я. – Разве они не могут думать своей головой?
Чарли задумчиво обвел взглядом собравшихся:
– Знаешь, по-моему, не могут!
Чарли в самом деле начал мне нравиться. Он отличается от всех, кого я знаю.
– Похоже, ты оказалась права, Грейси. – Услышав так близко волнующий голос Дэнни Лукаса, я резко оборачиваюсь.
– П-права н-насчет чего? – заикаясь, спросила я.
– Насчет того, что Линекер выиграет и получит «Золотую бутсу»! Ты умница!
– Ах да, я так сказала, не правда ли?
– Ну, вообще-то ты считала, что они носят золотые бутсы, – бормочет Чарли у меня за спиной.
Я предпочитаю проигнорировать его. Сейчас я вижу только прекрасное лицо Дэнни Лукаса, синие глаза, которые смотрят прямо на меня… Его красивые губы что-то произносят…
О чем это он? Что-то насчет экскурсии…
– Я еду, – говорит Чарли. – А Грейси нет.
– Я… Я этого не говорила, – с улыбкой обращаюсь я к Дэнни. – Я сказала, что еще думаю, ехать ли.
– Ты обязательно должна поехать, – настаивает Дэнни. – Экскурсии молодежного клуба обычно очень хорошие.
– Ну что же, в таком случае я непременно запишусь на нее.
Дэнни одаривает меня ослепительной улыбкой, и я чувствую, что не зря пришла на вечеринку.
– Ты чудесная, Грейси. Значит, увидимся в следующую субботу.
– Да, конечно, – шепчу я, и он возвращается в круг избранных.
В кои-то веки меня не огорчает, что не вхожу в этот круг избранных. Я поворачиваюсь к Чарли, и он усмехается.
– Насчет Чудесной Грейси не знаю – скорее уж Легковерная Грейси.
Но мне все равно. Дэнни Лукас наконец-то заметил меня! И назвал меня Грейси – именно это и предсказывала пишущая машинка.
Дэнни Лукас займет совсем особенное место в моей жизни, в чем я не сомневаюсь.
Глава 4
Когда я просыпаюсь, меня ждет следующее письмо.
Сначала я не вижу его. Глаза постепенно привыкают к свету, который, как всегда в солнечное утро, льется сквозь тонкие занавески. И тогда я замечаю, что белый лист бумаги (я вставила его в каретку вчера вечером перед сном) покрыт старомодным шрифтом.
Я соскакиваю с кровати и бросаюсь к комоду. Осторожно вынув лист, я читаю:
Дорогая Грейс!
Поздравляю! Ты встретила его, своего единственного! Не хочется напоминать, что именно я предсказал тебе это, но так оно и есть! Он назвал тебя Грейси, и тебе это понравилось.
Я так рад, что ты решила участвовать в школьной экскурсии вместе с твоими новыми друзьями! Этот день будет очень важен для твоего будущего. Мне бы хотелось сказать почему, но, к сожалению (как тебе известно), я не могу это сделать.
Просто поверь мне: что бы ни случилось, всё к лучшему!
С любовью.
ЯКаким образом поездка в Норидж может иметь такое большое значение для моего будущего? Разве что я сяду в автобусе рядом с Дэнни Лукасом? Непонятно, почему осмотр древних памятников столь важен для меня. Мои мысли снова возвращаются к Дэнни. Ну что же, если в письме подразумевается именно он, то я обеими руками «за»!
– Грейс! – Голос мамы пробуждает меня от грез. – Ты еще не проснулась? Вильсон рвется гулять! Сходи с ним до занятий в школе.
– Мама, я в учебном отпуске! Я же тебе говорила! – кричу я в ответ, бросая взгляд на последнее письмо.
Я понятия не имею, каким образом появляются эти письма, но не собираюсь ими пренебрегать. Нелегкая доля – быть подростком в восьмидесятые. И если маленькая пишущая машинка хочет помогать мне советами следующие несколько лет – так тому и быть! Письма от подержанной старой машинки – это, конечно, не «Электрические грезы»[13] и даже не «Военные игры»[14]. Эти кинофильмы, основанные на компьютерных играх, я с удовольствием смотрела в кино. Нет, я вряд ли превращусь в Мэтью Бродерика[15] и начну третью мировую войну, не так ли?
– Ах да, я забыла. У тебя сегодня экзамен?
– Пробный экзамен[16], – поправляю я. – Нет, не сегодня. Сейчас я схожу с Вильсоном, через минутку.
Я надеваю джинсы, свитер, старые кроссовки и спускаюсь по лестнице. У двери суетится Вильсон – наш лохматый пес, пребывающий в волнении.
– Можно подумать, у нас нет сада! – обращаюсь я к собаке, ероша ее пятнистую, коричневую с серым шерсть.
– Ты же знаешь, он не ходит в саду по-большому, – возражает мама, ставя на стол тосты, разложенные на старинной серебряной решетке. – Наверно, прежние хозяева не позволяли ему это делать.
Мы взяли Вильсона после того, как мама с папой провели очистку одного дома. В нем жил пожилой мужчина, у которого из родственников остался только племянник. Он приехал из Лондона, чтобы проследить за очисткой дядиного дома.
– Его соседи говорят, что благодаря собаке дядя сохранял бодрость, – рассказывал нам племянник покойного. Вильсон с несчастным видом лежал в углу, свернувшись на одеяле. – Но никто из них не хочет его взять, я уже спрашивал.
– Так что же с ним будет? – спросила я, с сочувствием глядя на осиротевшую собаку.
– Наверно, придется отдать в приют. Я не могу взять его с собой, поскольку живу в крошечной квартирке в Челси. Там не позволяют заводить домашних животных – а тем более такую большую собаку.
Вильсон, не поднимая голову с одеяла, печально смотрел на нас.
– Мама…? – начала я.
– Нет, Грейс, мы не можем. Он такой большой! Куда мы его поместим?
– Мы можем устроить ему постель на кухне или в гостиной.
– Но с ним нужно так много гулять, Грейс! Посмотри, какой он большой.
Вильсон действительно был довольно крупный. На мой взгляд – а я не слишком хорошо разбираюсь в собаках, – это помесь волкодава с эрдельтерьером. У него грубая шерсть, и ее не мешало бы хорошенько расчесать. Но у этого пса потрясающие, невыразимо печальные глаза. Лежа на своей постели, он наблюдал за мной.
– Я буду с ним гулять, – обещаю я и добавляю, не давая маме возразить: – Даю слово! Ну пожалуйста, мама! Ты только посмотри на него! Мы не можем его бросить. И в твоей рекламе говорится о полной очистке дома, а Вильсон – часть этого дома. Так что это наш долг перед ним.
Разумеется, в конце концов мама согласилась, и Вильсон поселился у нас. Я с гордостью могу сказать, что сдержала слово: я гуляю с ним каждый день. Я подозревала, что Вильсон очень скучает по своему прежнему хозяину, но он быстро у нас освоился. И хотя пес очень крупный, с ним нет никаких хлопот. Однако если вы забываете с ним погулять, он скулит и пристает, пока не добьется своего.
Я снимаю с крючка красный кожаный поводок Вильсона.
– Я скоро вернусь! – кричу я, пристегивая поводок к ошейнику собаки.
– А как насчет завтрака? – напоминает мама, появляясь на пороге.
– Я что-нибудь перехвачу позже, – отвечаю я. – Мы же не хотим, чтобы Вильсон сделал лужу на полу, не так ли?
– Только непременно поешь, Грейс. Ты сильно похудела в последнее время.
Если бы!
– Конечно, мама, – обещаю я. – Обязательно.
Сегодня прекрасное летнее утро, на ясном голубом небе ни облачка. Мы с Вильсоном идем по нашей улице, направляясь к любимому приморскому бульвару. Море Вильсон любит, но потом приходится его мыть. Купать такую большую собаку нелегко, поэтому я не так уж часто позволяю ему плескаться в волнах. Иначе его густая шерсть намокнет и сваляется от песка.
Почти все новые дома в Сэндибридже удалены от моря, и только ряд небольших викторианских домов тянется вдоль приморского бульвара. Большинство этих домиков с годами превратилось в гостиницы «Постель и завтрак». Мы с Вильсоном проходим по нескольким улицам, включая главную, затем сворачиваем на променад и направляемся к пляжу.