Лиза не убирает руку. И тогда я целую её в губы. Она не сразу отвечает на мой поцелуй, но постепенно сдаётся, оставляя у меня во рту вкус своей молодости.
Таких, как она, я ещё не встречал. Или встречал очень, очень давно.
– Какой ты быстрый, однако, – говорит Лиза, застеснявшись, когда я отпускаю её.
– Нет, – говорю я, – я совсем не такой.
И мы просто идём дальше. Город обтекает нас, как река гладкие камни. Во всём вокруг чувствуется неудержимый порыв, людские надежды, людские желания. Яркие вывески светят красным, синим и оранжевым. Хочется заблудиться на этих улицах, чтобы всю ночь гулять с ней одной.
– Как ты это сделал? – неожиданно нарушает молчание Лиза.
– Что именно?
– Семёрка на руке, как она появилась?
– Это тайна, – говорю я, – когда-нибудь я тебе расскажу.
Лиза послушно кивает. На её белом платье дрожат разноцветные лучи. Я решаю, что пересплю с ней. Пусть это произойдёт само собой, да, но пусть это обязательно случится.
10
Сегодня у меня родительский день. Я воскресный папа. Не то чтобы мне нравилось применять к себе такое словосочетание, но против правды не попрёшь. Я вижу сына только на выходных. Это приносит какое-то облегчение, но не даёт уверенности, что с ним и с его жизнью когда-нибудь всё будет в порядке. Теперь такой уверенности никогда не будет. Уж не знаю, как он сам разберётся со всем этим, став взрослым.
Мы идём по магазинам, а потом в парк. Обычная для нас программа, когда стоит хорошая погода и не нужно прятаться от дождя в кафе или в кинотеатре. Сегодня погода хорошая. Как, впрочем, и вчера. Как и весь месяц этого дурацкого лета, когда я узнал новое для себя слово «олиготератозооспермия».
В магазине игрушек мир детских радостей состоит из «городов» и «улиц». Есть «город» девочек, есть «город» мальчиков. Девушки в синей униформе охраняют границу между ними, выставив ряды тележек для покупок. От этой центральной линии перпендикулярами уходят «улицы» кукол, конструкторов, радиоуправляемых машин и развивающих наборов для творчества от 0 до 7 лет. Мы с сыном сворачиваем туда, где красуются масштабные модели автомобилей.
– Па-а-ап, а почему «Феррари» всегда красная? – спрашивает Глеб.
– Считается, что так красиво.
– Потому что она спортивная, да?
– Да, – соглашаюсь я, – так она заметнее. Её лучше видно во время гонок. Купим «Феррари»?
– «Феррари», – отзывается сын. – Я сейчас посмотрю, какие ещё есть.
Есть всякие. Лучше всего – металлические, в масштабе 1:24. Почти как настоящие, с поворачивающимися передними колёсами, с открывающимися дверцами и капотом. Сын садится на корточки рядом с «Доджем» с золотистыми дисками. Я опускаюсь рядом, щёлкнув коленом.
– Малыш, ты в школу хочешь? – спрашиваю я серьёзно. В следующем году Глебу будет семь.
Сын кивает, продолжая рассматривать «Додж». В лобовом стекле машинки отражаются белые огни равнодушных люминесцентных ламп.
– Готовишься?
– Па-а-ап, давай посмотрим ещё радиоуправляемые.
– Давай, конечно.
Мы сворачиваем на другую улицу, где пахнет пластиком. Здесь тоже есть на что посмотреть. Хотя детский шопинг в целом вдохновляет меня не больше, чем женский. Я просто хочу сделать ему приятно, вот и всё. И, наверное, стремлюсь осуществить это самым простым способом.
Глеб бросается к пластмассовой копии БМВ X5. Я иду за сыном, глядя на аккуратную лесенку светлых волос на детском затылке.
– Как ты думаешь, сколько у него скоростей?
Я пожимаю плечами.
– Тебя мама постригла? Тебе идёт, красиво.
– А задняя есть? – спрашивает Глеб.
Я оглядываюсь по сторонам, ища консультанта. Я быстро выдыхаюсь, отвечая на детские вопросы. Тем более что мои ответы, в сущности, мало что решат или изменят.
– Знаешь, пап, – сын ставит машину на место и принимается отгрызать ноготь на указательном пальце. – Мне он не нравится.
– Почему?
– Просто не нравится. Давай лучше купим модельку?
Я беру Глеба за руку, и мы идём назад. У него маленькие пальцы, сплошь в заусеницах, с ногтями, обгрызенными почти до крови. Детская ладонь в моей руке влажная и тёплая. Жалость сжимает моё сердце.
– Не грызи ногти, – говорю я. – Там грязь и вообще – болеть будет. Хочешь, я тебе крем куплю специальный? Чтобы кожа заживала?
– Па-а-ап, а тебе какая машина больше нравится? «Феррари» или «Делореан», как у Марти МакФлая?
– «Делореан».
– Так давай купим «Делореан»! – осеняет сына. – Он разгоняется до восьмидесяти восьми миль в час!
– Мы, скорее всего, его не найдём здесь, – искренне сомневаюсь я.
– Почему?
– Потому что он редкий. А модельки продают тех машин, которые часто встречаются в жизни.
Сын обескураженно обводит взглядом стеллажи с миниатюрными автомобилями. Указательный палец снова оказывается во рту. Я беру Глеба за руку и пытаюсь преодолеть его сопротивление.
– Скажешь маме, чтобы тебе пальцы кремом намазала, хорошо?
– Ладно… а почему нет «Делореана»?
– Давай возьмём «Феррари». Может быть, «Делореан» когда-нибудь ещё попадётся. На следующих выходных.
Глеб аккуратно берёт коробку с красной спортивной машиной.
– Нравится? Давай купим и пойдём на улицу. Здесь жарко.
– Пап! У неё значок «Феррари» прямо на капоте, смотри!
– Ты кушать хочешь?
– А почему у «Феррари» на значке лошадь?
– Дома ел? Или нет?
– У «Феррари» самый красивый значок!
– Глеб!
Я не выдерживаю и повышаю голос. Девушка-консультант, охраняющая границу между мирами мальчиков и девочек, поворачивается и смотрит на нас. У неё треугольное лицо, широкое в скулах и острое к подбородку. Совсем как у моей жены.
– Пойдём на кассу, – говорю я сыну.
Он молча поворачивается и идёт вперёд, прижав к себе коробку. Всякий раз мне стыдно, когда я кричу на него.
– Можем ещё что-нибудь взять. К этой машинке. Хочешь?
Глеб не отвечает. Он сосредоточенно смотрит себе под ноги. На полу размещены указатели: «товары для девочек», «товары для мальчиков», «одежда», «детское питание».
Мне приходит в голову, что он не хочет меня слышать. Слова отлетают, как от стенки. В раннем детстве, ещё до школы, у меня появился приятель, с которым я познакомился, разговаривая через стенку. Мы общались на смежных балконах. Играли в «Морской бой». Ели в лесу кислицу… Или это был уже другой приятель? Не помню. Плохо, что однажды кинешься вспоминать детство, и окажется, что ничего ты по-настоящему не запомнил. Так, лишь запало в сердце одно, другое, третье…
Красную машинку размагничивают на кассе, чтобы её можно было вынести из магазина. Я прячу чек в бумажник. Какая разница, сколько стоит игрушка? Матери Глеба не нужно об этом знать. Ему и подавно.
– Пошли в парк, – говорю я.
Сын шагает молча. Феррари постукивает в коробке, которую он не выпускает из рук. Пожалуй, так мы погуляем ещё час или два, а потом я просто отвезу его домой. Я знаю, что всё это время меня будет сопровождать грызущее чувство потери. Тоски по маленькому ребёнку, который сейчас рядом, но расставание с ним неизбежно. Но что поделать, если жизнь так разделила нас?
– Я по тебе скучаю, – вдруг говорю я. – Ты скучал?
– Па-а-ап, – тянет Глеб, – давай купим сладкую вату?
11
– Мама, мама, я хочу младшего братика, – говорит Гарик Харламов.
– Ты что, он же спит! – говорит Тимур Батрутдинов.
Я поднимаю бокал коньяка и делаю большой глоток. Люся смотрит Comedy Club. Тихий сонный час между вечером и ночью. В комнате нет другого света, кроме экрана телевизора, и лицо жены в его мерцании то появляется из сумерек, то уходит в тень.
– Ватсон, Ватсон! Ватсон, поднимайтесь, у меня здесь замечательный мотоцикл!
– Что у вас там, Холмс?
– Я говорю, у меня тут опиум и я на скрипке играю. Поднимайтесь!
– Конечно, поднимаюсь!
Люся улыбается. Она любит Comedy Club и смотрит его практически каждый день. Раньше я советовал ей читать книги, но потом отстал с этими советами. Сам-то хорош, много читаю в последнее время? Нет. Книги раздражают меня, как запах табака раздражает человека, бросившего курить. И я успокаиваю себя мыслью, что потребление произведений искусства по большей части никчёмный процесс. Это кажется, что искусство чему-то учит, а на самом деле просто читаешь и коротаешь жизнь.