Вернувшись на базу в палатку, Витя, увидев лицо друга, произнёс:
– С боевым крещением.
Гена усмехнулся.
– А мне сапоги жмут. У меня ведь сорок последний. Видать после боя ноги опухли. Теперь пальцы ноют. Я их, наверное, в горячке поджимал.
– Доложи командиру.
– Мне на складе и так самый большой размер дали. Других нет. Начну ныть, сочтут трусом.
– Но ты же свои ноги угробишь.
– Я придумал выход. Сейчас отдохну, а потом в сапогах отрежу мысы. Дырки замотаю портянками, – двухметровый парень, подставив пятки к печке, стал массировать пальцы.
Витя покачал головой.
– Мне кажется, что мы попали на самую настоящую войну.
– Я об этом тоже подумал. Но с кем мы воюем, вот проблема?
Рядовой Аистов потом постоянно задавал себе этот вопрос. Особенно он вставал остро, когда, зачищая очередной кишлак от «духов», мирные жители якобы тебя встречают дружелюбно, а ночью даже подростки с автоматами и ножами выходят на охоту за советскими солдатами, чтобы потом, если возьмут кого-то в плен, содрать с них кожу, выколоть глаза, отрезать руки и бросить на пути продвижения интервентов. Гена в чужих горах понял смысл поговорки, засевшей в крови местного населения: если хочешь победить врага, победи себя. Советский солдат её изменил на свой лад. Однажды возвращаясь с задания, позади которого были километры, пройденные в ущелье по переходам высоко в горах, где нечем было дышать, в сапогах с отрезанными носами, несколько дней питаясь снегом и при этом уничтожив замаскированную, хорошо охраняемую базу врага, Аистов сказал другу:
– Витя, я давно уже пересилил в себе страх. У меня в душе остались лишь честь, достоинство и гордость за себя, но периодически возникают вопросы: почему мы здесь, почему мы убиваем, почему убивают нас?
– Не знаю, оценит ли наш подвиг Родина, но ты прав, мы доказали себе, что мы настоящие советские парни и нас не победить. А здесь мы потому, что защищаем интересы своего государства, ведь мы давали клятву на верность ему. Я себя ещё утешаю тем, что в этой войне, применительно к нам, есть конкретный срок её окончания – это дембель. А до него рукой подать.
– Ты прав. Но до него лично мне надо ещё протопать в дырявых сапогах под пулями «духов» не одну сотню километров. Я сейчас мечтаю поскорее добраться до базы и положить пятки на горячую печку. Её я не променяю даже на еду. А при моей комплекции, поверь мне, есть всегда хочется. Снегом голод не утолишь.
Шедший следом за Сергеевым коренастый парень по имени Коля Вортин, призванный на службу из Витебского района, хмыкнул:
– До дембеля ещё как до Луны. А стреляют каждый день. И возмущает то, что кормят плоховато, нормальных санитарных и бытовых условий нет.
– Ты, Вортин, наверное, с этой самой Луны и свалился, – через плечо бросил Гена, – разуй глаза, мы на войне.
– А за кого мы воюем? Родина в другом месте. И знают ли там, что здесь творится.
– Это не наше дело, – Виктор чуть замедлил ход, – ты осторожней с такими высказываниями. Можно кой-куда и загреметь.
– Там уж точно останешься жив, – Коля ускорил шаг, – но я честно исполняю свой воинский долг. Ко мне претензий нет.
– Но нытьё у нас не приветствуется, – Гена махнул рукой, – прекратим этот разговор.
Дальше до базы бойцы шли молча.
Когда до демобилизации оставалось полгода, закалённые в боях и различных военных операциях, Аистов и Сергеев в глазах молодого пополнения выглядели уже как зрелые мужчины. Гена и Виктор охотно делились своим опытом военных действий, взаимоотношений с местным населением и тем, как в таких условиях не погибнуть по глупости, при этом не уронив чести и достоинства.
В начале августа подразделение, в котором служили друзья из Витебской области, в очередной раз бросили на уничтожение многочисленного отряда моджахедов, засевших высоко в горах. Когда по ущелью добрались до нужного подъёма, солнце уже безжалостно плавило всё живое. Солдатам постоянно хотелось пить. На высоте трёх километров многие почувствовали кислородное голодание. Коля Вортин тоже участвовал в этой операции. До этого он несколько недель провалялся в госпитале, лечась от букета разных заболеваний, связанных с некачественной водой. Не доходя пару километров до цели, Вортин вдруг сел на камень и произнёс:
– Хоть застрелите, дальше идти не могу. Нет сил. Болит живот.
Командир отделения о произошедшем немедленно доложил вышестоящему начальнику. Тот приказал:
– Аистову и Сергееву оказать помощь Вортину для дальнейшего движения вперёд. Небольшое отставание от подразделения разрешается. Старший группы – Аистов.
Рядового Вортина от этого приказа ещё больше скрутило. Гена, глядя на больного, скривил рот и произнёс:
– Если не можешь идти, сам понесу. Сейчас десять минут отдыхаем и вперёд. О возвращении на базу и не думай.
– Ладно, немного отлежусь и пойдём, – Коля прилёг около камня.
Аистов присел возле Вортина и подумал: у этого парня нет друзей, потому что ненадёжный и боец никудышный. Чуть где кольнёт, бежит в санчасть, чаще всего болеет, дольше всех лечится, и вот сейчас надо с ним нянчиться. А в горах во время операции каждый солдат на вес золота. Гена резко встал и резанул рукой.
– Подъём. Наши уже далеко ушли вперёд. Трудно будет догнать.
– От меня помощи мало, – Вортин с трудом встал на ноги, – может, мне лучше вернуться на базу. Я, похоже, недолечился.
– Бой тебя вылечит, – Виктор прислушался к горам, – давай автомат и вещмешок, я понесу.
– Но я и без нагрузки много не пройду.
– Тише! – Сергеев приложил палец ко рту, – севернее нас по склону горы скатился камушек. Чует моя душа, за нами наблюдают.
– Быстро всем за камни, и автоматы наизготовку, – шёпотом приказал Гена и из укрытия стал всматриваться в горы.
Вскоре он заметил мгновенный отблеск бинокля и снова шепнул расположившемуся рядом другу:
– «Духи» хотят, не поднимая шума, взять нас в плен.
– Будем биться до последнего, а потом у нас для них и для себя есть гранаты.
– Умереть мы всегда успеем, надо постараться выжить. Нам надо сменить позиции, чтобы не быть под прицелом и попробовать догнать своих, маневрируя между камнями, уступами.
В это время ниже по склону раздался грохот. Виктор выскочил из укрытия и посмотрел вниз, замерев от неожиданности. Там несколько камней, встречая препятствия, подпрыгивали и неслись в ущелье. Сергеев вернулся к другу и тихо произнёс:
– Коля исчез. Я видел только камни.
– Возможно, Вортин сорвался вниз. Что предпримем?
– Догонять своих.
– Но сначала мы осмотрим склон, если доведётся, то примем бой. Мы не должны Вортина, каким бы он ни был, оставлять в беде.
– Мне кажется, это напрасная трата времени.
– Спор окончен. Вперёд – на поиски, чтобы наша совесть была чиста, – Гена пополз вниз.
Склон горы не был крутым. Друзья, сохраняя бдительность, осмотрели возможные места нахождения Вортина. Но тот бесследно исчез. Аистов принял решение в усиленном темпе без отдыха догнать своё подразделение. К удивлению ребят «духи» на этот раз себя не проявили.
Зато потом с ними был настоящий беспощадный бой. Из-за эха в горах складывалось такое ощущение, что стрелял каждый камень и уступ. Трудно было определить, с каких позиций душманы ведут огонь. Но враг оказался поверженным. Имелись потери и среди советских солдат.
Гена, возвращаясь на базу, думал: в какую-то деревню придёт цинковый гроб, и мать не сможет в последний раз посмотреть на любимого сыночка. И закопают этот гроб в землю, так и не узнав, что осталось от советского солдата, который с честью выполнил долг перед Родиной.
На базе Аистов написал сразу по две пары писем, предназначенных родителям и любимой девушке Лене. Содержание писем было почти одинаковым, что служба проходит по-прежнему нормально в среднеазиатской Республике. Кормят и одевают хорошо. Для девушки Гена добавлял, что любит её и скучает. Под письмами первой пары парень поставил дату августа месяца, а под другой – сентябрь. Адресом отправки всегда служила одна из южных союзных республик. Такой метод успокоения родителей применялся в случае затяжных боевых операций. Незадействованный в них свободный боец отправлял вторую партию писем в назначенный срок.