— Этот самолет… Обратный рейс на восток… С ним может случиться неладное.
— Да что вы? — снова съязвила я. — Теперь о подобных вещах бывает известно заранее?
— Нет, мисс, не бывает, — потупилась она. — Вы же знаете, что не бывает.
— Послушайте, Эйлин, я не против того, чтобы вы там у себя пропустили иногда рюмку-другую, но решительно против того, чтобы вы после этого заявлялись сюда и начинали доказывать сомнительную пользу выпивок.
— Бог с вами, мисс, я ведь совсем не пью, — еле слышно пробормотала девушка.
Взглянув на нее, я тут же поняла, что она и в самом деле не пьет. У нее было болезненно-бледное худое лицо и сухопарое тело. Такую свалил бы и один глоток.
— Вы когда-нибудь слышали о Кассандре,
— Понятно. Выходит, они занимаются предсказаниями. Ну что ж, поблагодарите их от моего имени и скажите, что в подобной помощи я не нуждаюсь.
Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, как будто я произнесла какое-то богохульство.
— Ах, мисс, мне, верно, не следовало говорить вам ни слова.
— А вы сказали, и меня это уже начинает утомлять. Спокойной ночи, Эйлин.
Она, видимо, не ожидала такого приема. В горле у нее застрял комок, который она безуспешно силилась проглотить.
— Спокойной ночи, мисс, — наконец выговорила она и закрыла за собой дверь.
Я вернулась к Хемингуэю и, улыбаясь, прочла абзац, в котором не было ничего смешного.
2
На следующий день я провожала отца в аэропорт. Таким он мне и запомнился. Всю дорогу мы разговаривали. Один раз я искоса посмотрела на него — просто так, без всякой задней мысли, как бывает, когда сидишь с человеком в машине, которая куда-то мчится, разговариваешь и случайно бросаешь на него взгляд. Такой момент остается в твоей памяти.
Он до сих пор у меня в голове, этот моментальный снимок, четкий и ясный, словно сделанный только сегодня. И сохранился, как сохранился бы настоящий снимок, отпечатанный на фотобумаге. Он напоминает о том, чего давно уже нет.
Отец выглядел таким мужественным, таким красивым. Возможно, потому, что его блестящие седые волосы резко контрастировали со всем остальным в нем, как бы неподвластным времени, — точно не скажу. Знаю только, что он производил на меня впечатление человека гораздо более молодого, щеголеватого, сильного, подтянутого и энергичного — называйте как хотите, — чем смазливые темноволосые красавцы, которым за двадцать пять. У него был прекрасный цвет лица — ровный румянец, на фоне которого резко выделялась белизна волос, всегда аккуратно причесанных и безупречно подстриженных, когда бы ты его ни встретил, и сзади, и на висках — подобные прически больше свойственны молодым. Видя, какой эффект создают его волосы, я начинала понимать, почему даже молодые люди в восемнадцатом столетии, как мужчины, так и женщины, носили напудренные парики.
А еще у него великолепная линия подбородка — линия костяка, не имеющая ничего лишнего. Когда отец говорил, движение подбородка под медно-розовой кожей вызывало мысли о силе. И не только о силе, но, возможно, еще и об упрямстве — но не как главной черте характера, — и о здравом смысле, а прежде всего — да, прежде всего об искренности.