Можете себе представить, каков был хохот при чтении сочинения двух лицеистов.
«Анекдот о Пушкине». «Москвитянин» 1853, № 4, февраль, кн. 2: Смесь, стр. 107.
Не помню, он [С.Г. Чириков][18] или другой кто рассказывал ныне общеизвестный анекдот, что однажды профессор Кошанский[19] задал некоторым из своих учеников 1-го курса написать стихи на закат солнца. (Эти стихотворные опыты обыкновенно прочитывались в классе.) Кто-то начал свое стихотворение следующим образом:
Пушкин тотчас же вскочил с своего места и продолжал:
Затем – взрыв смеха всего класса и самого профессора.
А.Н. Яхонтов. Воспоминания Царскосельского лицеиста 1832–1838. РС 1888, № 10, стр. 117.
1812 г., ноябрь
За обедом вдруг начал громко говорить, что Вольховский[20] г-на инспектора боится, и, видно, оттого, что боится потерять доброе свое имя, а мы, говорит, шалуны, его увещеваниям смеемся.
М.С. Пилецкий[21]. Из «Журнала о поведении воспитанников имп. Лицея за ноябрь 1812 г.». И.А. Шляпкин. К биографии А.С. Пушкина. СПб., 1899, стр. 17.
6 ноября
Пушкин 6-го числа в суждении своем об уроках сказал: «Признаюсь, что логики я, право, не понимаю, да и многие, даже лучшие меня, оной не знают, потому что логические силлогизмы весьма для меня невнятны».
М.С. Пилецкий. Из «Журнала о поведении воспитанников имп. Лицея за ноябрь 1812 г.». И.А. Шляпкин. К биографии А.С. Пушкина. СПб., 1899, стр. 17.
23 ноября
…Когда я у г-на Дельвига[22] в классе г-на профессора Гауеншильда[23] отнимал бранное на г-на инспектора сочинение, в то время г-н Пушкин с непристойною вспыльчивостью говорил мне громко: «Как вы смеете брать наши бумаги, – стало быть, и письма наши из ящика будете брать».
М.С. Пилецкий. Из «Журнала о поведении воспитанников имп. Лицея». И.А. Шляпкин, стр. 17–18.
1815–1817 гг.
Лицейский анекдот. Однажды император Александр, ходя по классам, спросил: «Кто здесь первый?» «Здесь нет, ваше императорское величество, первых; все вторые», – отвечал Пушкин.
С.П. Шевырев. Воспоминания о Пушкине. Майков, стр. 326.
Ср. у П. Б[артенева]. Несколько замечаний о Пушкине. РА 1899, III, стр. 615.
1817 г.
Дельвиг и Кюхельбекер[24] были частыми посетителями вечеров Энгельгардта[25], Пушкин очень редким; наконец, года за два до выпуска он и вовсе прекратил свои посещения, предпочитая им гулянье по саду, или чтение. Это огорчало Егора Антоновича, как хозяина и как воспитателя. Как-то во время рекреаций, когда Пушкин сидел у своего пульта, Энгельгардт подошел к нему и со свойственною, всегдашнею ласкою спросил Пушкина: за что он сердится? Юноша смутился и отвечал, что сердиться на директора не смеет, не имеет к тому причин и т. д. «Так вы не любите меня», – продолжал Энгельгардт, усаживаясь подле Пушкина, – и тут же, глубоко прочувствованным голосом, без всяких упреков, высказал юному поэту всю странность его отчуждения от общества, в котором он, по своим любезным качествам, может занимать одно из первых мест. Пушкин слушал со вниманием, хмуря брови, меняясь в лице; наконец, заплакал и кинулся на шею Энгельгардту.
– Я виноват в том, – сказал он, – что до сих пор не понимал и не умел ценить вас!..
К.А. Шторх по записи [П.П. Каратыгина]. РС 1879, № 6, стр. 379.
1818 г.
…Около 1818 г., в бытность поэта в Петербурге, одна славная тогда в столице ворожея сделала зловещее предсказание Пушкину, когда тот посетил ее с одним из своих приятелей. Глядя на их руки, колдунья предсказала обоим насильственную смерть.
На другой день приятель Пушкина, служивший в одном из гвардейских полков ротным командиром, был заколот унтер-офицером. Пушкин же до такой степени верил в зловещее пророчество ворожеи, что когда, впоследствии, готовясь к дуэли с известным американцем гр. Толстым[26], стрелял вместе со мною в цель, то не раз повторял: «Этот меня не убьет, а убьет белокурый, так колдунья пророчила» – и точно, Дантес был белокур.
А.Н. Вульф[27]. Рассказы о Пушкине. РС 1870, I (3-е изд.), стр. 582.
Пушкин просто пришел… к Катенину[28] и, подавая ему свою трость, сказал: «Я пришел к вам, как Диоген к Антисфену: побей – но выучи!» «Ученого учить – портить!» – отвечал автор «Ольги».
Анненков, I, стр. 55.
С.-Петербург
Катенин, между прочим, помирил Пушкина с кн. Шаховским[29] в 1818 г.
Он сам привез его к известному комику, и радушный прием, сделанный поэту, связал дружеские отношения между ними, нисколько, впрочем, не изменившие основных убеждений последнего. Тогдашний посредник их записал слово в слово любопытный разговор, бывший у него с Пушкиным, когда оба они возвращались ночью в санях от кн. Шаховского.
– Savez vous, – сказал Пушкин, – qu’il est très bon homme au fond? Jamais je ne croirai qu’il ait voulou nuire sérieusement à Ozerov, ni à qui que ce soit. – Vous l’avez cru pourtant, – отвечал Катенин, – vous l’avez écrit et publié; voila le mal. – Heureusement, – возразил Пушкин, – personne n’a lu ce barbouillage d’écolier; pensez – vous qu’il en sache quelque chose? – Non; car il ne m’en a jamais parlé. – Tant mieux, faisons comme lui, et n’en parlons jamais. [– Знаете ли вы, что, в сущности, он очень хороший человек? Я бы никогда не поверил, что он серьезно хотел вредить Озерову или кому бы то ни было. – Вы, однако же, это думали, вы это писали и обнародовали, вот в чем зло. – К счастью, никто не читал эту школьную пачкотню, думаете ли вы, что он знает об этом что-нибудь? – Нет, потому что он никогда мне об этом не говорил». – Тем лучше, – поступим, как он, и никогда не будем об этом говорить.]
П.А. Катенин, Анненков, I, стр. 55–56.
1818–1819 гг.
Жуковский[30], когда приходилось ему исправлять стихи свои, уже перебеленные, чтобы не марать рукописи, наклеивал на исправленном месте полосу бумаги с новыми стихами… Раз кто-то из чтецов, которому прежние стихи нравились лучше новых, сорвал бумажку и прочел по старому. В эту самую минуту Пушкин, посреди общей тишины, с ловкостью подлезает под стол, достает бумажку и, кладя ее в карман, преважно говорит:
– Что Жуковский бросает, то нам еще пригодится.
П.А. Плетнев[31] по записи П.И. Бартенева. Материалы для биографии Пушкина. Отд. отт. из г. «Московские ведомости» 1855, №№ 142, 144, 145, стр. 32.
1818–1820 гг. В заседаниях «Зеленой лампы»[32]
Заседания наши оканчивались обыкновенно ужином, за которым прислуживал юный калмык, весьма смышленный мальчик… Он [Пушкин] иногда говорил:
– Калмык меня балует; Азия протежирует Африку![33]
Я.Н. Толстой[34] по записи М.Н. Лонгинова. Сочинения. М. 1915, стр. 156.
После обеда у Аксакова[35] М.А. Максимович[36] рассказывал, что Кюхельбекер[37] стрелялся с Пушкиным (А. С.), и как в промахнувшегося последний не захотел стрелять, но с словом: «Полно дурачиться, милый; пойдем пить чай» подал ему руку и ушли домой.
О.М. Бодянский. Дневник. РС 1888, № 11, стр. 414.
С удовольствием повторяем здесь выражение самого Пушкина об уважении, которое нынешнее поколение поэтов должно иметь к Жуковскому, и о мнении его относительно тех, кои забывают его заслуги: «Дитя не должно кусать груди своей кормилицы». Эти слова приносят честь Пушкину как автору и человеку![38]
Кн. П.А. Вяземский, I, стр. 181.
Кажется, Пушкиным было сказано о некоторых критиках Карамзина-историка: «Они младенцы, которые кусают грудь кормилицы своей».
Кн. П.А. Вяземский[39], II, стр. 365.
…[Анекдот о Пушкине, сохранившийся в его семействе]. Однажды на упреки семейства в излишней распущенности, которая могла иметь для него роковые последствия, Пушкин просто отвечал: «Без шума никто не выходил из толпы».
П.В. Анненков. Пушкин в Александровскую эпоху. СПб., 1874, стр. 85.
1819 г. На балу у Олениных[40]
Во время дальнейшей игры на мою долю выпала роль Клеопатры, и, когда я держала корзинку с цветами, Пушкин, вместе с братом Александром Полторацким[41], подошел ко мне, посмотрел на корзинку и, указывая на брата, сказал: «Et c’est sans doute monsieur qui fera l’aspic?» [A роль аспида предназначена, конечно, этому господину]. Я нашла это дерзким, ничего не ответила и ушла… За ужином Пушкин уселся с братом моим позади меня и старался обратить на себя мое внимание льстивыми возгласами, как например: «Est-il permis d’être, aussi jolie!» [Можно ли быть столь прелестной!] Потом завязался между ними шутливый разговор о том, кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадет в рай. Пушкин сказал брату: «Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у madame Керн[42]: хотела ли бы она попасть в ад?» Я отвечала очень серьезно и несколько сухо, что в ад не желаю. «Ну, как же ты теперь, Пушкин?» – спросил брат. «Je me ravise [Я передумал], – ответил поэт, – я в ад не хочу, хотя там и будут хорошенькие женщины»…