На этот раз Степан Игнатич промолчал и, переключившись на пониженную передачу, завёл свой газончик в крутой поворот: свет фар срезал вдалеке макушки деревьев и затем вновь лег в глубокую колею дороги.
– Сам человек так не умирает, – выполнив ответственный маневр, – возобновил разговор Степан Игнатич. – Сатана кровь его пил – ревизор бледный-бледный был.
– Бледный-бледный – передразнил Степана Игнатича Аким. – А сам-то ты видел «бледного» этого ревизора?
– Я – нет, – мотнул головой Степан Игнатич. – Милиционер видел. Он говорил: красное пятно у ревизора на животе видел – через него Сатана у ревизора кровь пил.
«Милиционер – р – р …» – придвинувшись ближе к водителю, вновь передразнил его Аким. – У милиционеров, брат, свои дела – у них и Сатана по делу может проходить, если им так надо будет. Сам-то ты ничего не видел, а врешь брат …
– Почему «врешь»? – не хотел сдаваться Степан Игнатич, – Когда Сатана кровь пьет, нельзя потом на мертвого смотреть: Сатана и за тобой придет.
– Это ты, брат, напугать меня решил что ли? Запомни нет никакого Сатаны– сказки все это.
Есть! Есть Сатана! – всплеснув руками, чуть было не потерял из рук баранку руля пришедший в сильное волнение Степан Игнатич. – У– у – х какой он злой этот Сатана! Он у человека кровь во сне выпивает– пьёт он и пьет, пока человек совсем не умирает.
– За мной брат он не придет, – неожиданно растянув рот в злой усмешке, показал свои жёлтые и прокуренные зубы Аким, бесцельно щелкая в темноте зажигалкой.
Степан Игнатич снова опасливо скосил глаза на своего пассажира и подался всем телом вперед без всякого желания продолжать этот разговор.
Ночь набирала силу и чем темнее становилось она тем ярче, казалось, горели фары грузовичка, выхватывая из мрака ночи всё более и более удалённые участки дороги далеко впереди. Да и дорога стала заметно ровнее – и газончик Степана Игнатича перестал уже судорожно и конвульсивно дергаться как прежде, когда приходилось ему преодолевать многочисленные выбоины на дороге.
Акима потянуло в сон и он, вальяжно откинувшись на высокую спинку сидения, закрыл глаза. – и буквально через несколько минут в его сознании, подстегиваемом желанием крепкого сна, нарисовалась опрятная комнатка с высокой железной кроватью в ней, застланной толстым матрацем, на котором можно бы было вытянуться во весь рост, раскинув в разные стороны свои руки и ноги. И уже крепко погрузившись в сон, он долго – очень долго любовался этой картиной, испытывая при этом какое-то лёгкое чувство полета …
– Однако приедем скоро, – сквозь сладкую дрему сна услышал Аким слова водителя. Тряхнув головой, он с трудом вернул себя к состоянию бодрствования и, сев поровнее, стал с интересом смотреть в лобовое стекло газончика. И очень скоро жёлтые снопы света, исходившие от фар грузовичка, позволили ему различить контуры каких-то мрачных строений, вытянутых вдоль дороги с обеих её сторон. Немного погодя то тут-то там стала появляться на обочине и леспромхозовская техника – огромные Мазы с приоткрытыми копотами, трактора, краны и обезглавленные тралы в полуразвороте к дороге.
Начинался и сам поселок.
Грузовичок, управляемый Степаном Игнатичем, выскочил на свежеприсыпанную щебнем дорогу и совсем ещё молодой водитель, поддав газу, пустил свой старенький газончик в, казалось, сумасшедший галоп, будто перед ним расстилался дальний путь километров эдак на пол тысячи. Газончик, недовольно взревев, уверенно пошел по накатанной дороге. Аким удивленно посмотрел на Степана Игнатича: «Голова Сатаной забита, а без понта все-таки не может … Пацан– он и есть пацан, хотя и Степаном Игнатичем его величают».
И действительно всё было расчитано на эффект: не успел газончик набрать хорошую скорость, как почти тут же громко заскрежетав тормозами, остановился у вытянувшегося у дороги бревенчатого барака.
– Однако здесь ночевать будешь, – объявил Акиму Степан Игнатич и, заглушив мотор, первым выскочил из кабины.
Аким последовал за ним, не забыв прихватить из кузова свой рюкзак.
– Ваши все здесь ночуют, но я эту бригаду ваших сегодня вот на станцию отвез – обратно в город они поехали. Они целую неделю косили, – остановился перед входом в барак Степан Игнатич, чтобы ввести в курс дела нового городского косаря, – неделю косили, очень хорошо косили – в Сельпо ни одной целой бутылки не осталось, – почесал у себя за ухом Степан Игнатич. – Хэх, – откачнулся он на мгновение назад, – хорошо что у меня брат сам себе гонит. Хочешь я тебе принесу? – забросил он на всякий случай свою удочку.
– Нет, брат, не надо, – успокоил его Аким и хлопнул ладонью по своему рюкзаку. – Все своё ношу с собой.
– Это хорошо однако, – уже более уважительно посмотрел на Акима Степан Игнатич.
Внутри барачного строения Аким увидел просторное помещение, заставленное двумя рядами раскладушек, по количеству которых можно было сделать предположение, что здесь размещалась большая бригада косарей, о которых рассказал Акиму Степан Игнатич. Контраст между свежим бодрящим воздухом улицы и тяжёлой прокуренной атмосферой внутри помещения был столь велик, что Аким едва он перешагнул порог сразу же и замер на месте не в силах заставить себя продвигаться дальше.» Не удивительно, – мелькнула у него мысль, – не удивительно, что в сельпо ни одной бутылки не осталось»
Аким приостановился, а Степан Игнатич, не заметив никаких резких перемен в состоянии окружающей среды, решительно прошел дальше, удачно лавируя между рядами спальных раскладушек.
Акиму пришлось последовать за ним.
Второе помещение оказалось гораздо меньше первого, но выглядело гораздо привлекательнее: по четырем углам стояли широкие железные кровати, а в центре находился массивный стол на высоких точеных ножках бог весть как оказавщийся здесь, за которым сидели трое из числа местных жителей и, как это было хорошо видно, лениво и нехотя играли в карты. Во рту каждого из них красовалась коротенькая курительная трубка, выпускавшая время от времени плотные клубочки дыма. И эти трое игравших напоминали собой маленькие курившиеся вулканчики.
Степан Игнатич, подойдя к ним, поздоровался с каждым из сидевших зп руку. Эти трое, как выяснилось потом, как и Степан Игнатич, были водителями, которым приходилось порой заночовывать здесь в этой леспромхозовской “гостинице”. Не переставая улыбаться, они теперь ближе придвинулись друг к другу, как бы давая место и Акиму.
– Да, братцы, начадили вы здесь, – в ответ на их улыбки с большим сожалением посмотрел Аким на них и на плотные клубы дыма, неподвижно свисавшие с потолка.
– Садись, – пододвинул к Акиму стул Степан Игнатич, – сыграем однако.
Сам он, сразу же подсев к старшим своим товарищам, нетерпеливо дожидался окончания партии, чтобы включиться в игру и самому.
– Не– е … – отрицательно покачал головой Аким, – я лучше в кроватку … буду бай – бай делать.
С этими словами он направился в свой угол и, не раздеваясь, упал на покрытую байховым одеялом койку, широко раскинув руки и ноги в разные стороны.
Но пролежал так Аким в ожидании сна совсем недолго – очень скоро он почувствовал нестерпимо – мерзкий тяжёлый запах, идущий от постели, находившейся под ним. «И кто только не валялся здесь на этой коечке?» – ударило ему в голову, вызвав в нем острое чувство брезгливости. Да – а … отвык он от такой походной жизни, а бывало … а бывало в каких только местах не приходилось заночевывать ему … А здесь … а здесь … – приоткрыл глаза Аким и внимательно осмотрелся вокруг себя: «Ну прямо какой-то Дом колхозника: вот тебе и добротные железные кровати, а вот тебе и круглый стол в центре с привычным графином и гранеными стаканами на нем».