И услышав в ответ: «Да», вынеслась пулей из кабинета. Если бы я только знала, что это лишь начало истории.
Ну, кажется, всё. Будем считать – легко отделалась. Наивная, если бы!
Мой маленький опель-Адам покорно ждал свою хозяйку на парковке аэропорта. К машине отношусь как к человеку, причём как к родному человеку. Ну теперь, вперёд, за другим, не менее родным существом, собакой Дуськой.
ГЛАВА 3
Андрия призвали в начале 1942 года. Сразу попал он на Юго-Западный фронт и в самое месиво, бои на Харьковском направлении. Воевал Андрий неохотно, в атаку поднимался последним. И не то чтобы вера мешала ему убивать врагов, просто не хотелось умирать за эту власть. Как и многие в их деревне, советскую власть Андрий признавал из-под палки, сквозь сжатые зубы.
И когда их роту взяли в окружение, первым бросил винтовку и поднял руки. Солдат согнали в проволочное ограждение. Почти неделю не кормили, давали только воду. Раненые умирали и их складывали в дальний угол ограждения. Был конец мая, жара установилась ужасная. Запах, мухи. Андрий сидел зажав голову между ладоней и вспоминал прохладную воду речки в их деревне.
Потом приехали немцы в автомобиле. Скорей всего в больших званиях. С ними переводчик. Пленных вывели, кое-как построили в две шеренги. Андрий оказался в первой.
Высокий сухопарый немец в чёрной форме, перчатках ходил вдоль шеренги и показывал чёрным пальцем. Переводчик спрашивал по-русски: «Русский? Еврей? Украинец?». Были среди пленных и азиаты. Их сразу отвели в отдельное место.
Когда немец ткнул пальцем в Андрия, он решил говорить на украинском и затараторил: «Я украинец, советскую власть не люблю, если позволите буду воевать за вас, отслужу».
Переводчик перевёл. Немец поднял бровь: «Gut. Sehr gut. Ein Schritt vorwärts».
«Выходи, выходи», сказал переводчик.
Так началась его уже навсегда двойная жизнь. Жизнь предателя и убийцы.
Андрия зачислили в украинскую охранную полицию, так называемый «Шуцманшафт-батальон» или «шума».
Первый их рейд был направлен на Белоруссию. Даже всем остальным полицаям была порой непонятна его необузданная жестокость. Андрий не щадил никого, ни стариков, ни женщин, ни детей.
Издевался над юными мальчиками, его извращенство вызывало отвращение даже у самих немцев.
Как будто не был он воспитан в строгой вере в Бога, не вырос среди своей баптисткой общины. Крыло дьявола коснулось его сердца. После всех этих ужасов, творимых им, он спокойно спал, ел, смеялся. Много пил и не пьянел.
Когда случился перелом в войне и стало ясно, что немцы терпят поражение, вместе с другими предателями отступал к Польше. Там и решил где-нибудь отсидеться на дальнем хуторе. В освобождённой Польше было много работы. Его охотно взяли работником на затерянную в полях ферму. Андрий усердно учил польский язык, чтобы говорить совсем без акцента.
Как-то неподалёку от них проходила польская военная часть. Андрий без сожаления зарезал двух отставших солдат. Привычно закопав обоих в овраге, взял себе документы. «Пригодятся…», спокойно думал он.
Андрий уже говорил на польском, как на родном. Думал, что же ему делать дальше. Польша, по всей видимости, останется под Советским Союзом. Ему это совсем не подходило. Слишком кровавый след он оставил за собой. Андрий решил перебираться в Западную Германию.
И тут ему помогло, наконец, его прошлое. Детство и юность, проведённое в баптисткой общине. Отношения Польши и ФРГ были очень непростые. И только католическая церковь ещё устанавливала какие-то каналы связи между польскими и немецкими верующими.
Андрий с документами одного из убитых им польских солдат затерялся в толпе немецких поляков, якобы бегущих от социалистического режима.
Церковь сделала немало, чтобы помочь беженцам вернуться на немецкую родину.
Так Андрий оказался в небольшом городе Нинбург, неподалёку от Ганновера. Статус беженца помог ему получить вид на жительство, пособие. Окончив курсы кровельщиков, Андрий устроился на работу в строительную фирму. И вот уже в благопристойном богобоязненном бюргере никто бы не узнал злобную овчарку карательного батальона.
Андрий старательно замёл все следы, даже подумывал жениться. Время работало на него. Раны войны потихоньку затягивались.
ГЛАВА 4
Прошла неделя, в трудах и заботах.
Мы с Жанной колдовали над осенней коллекцией декора. Хотелось что-нибудь новенького, оригинального. Среди однообразного и традиционного виделось что-то своё, немножко авангардное, но вместе с тем не безобразное. Я отношусь к модерну очень настороженно, можно, конечно, что-нибудь этакое привнести даже в банальный осенний венок, но тут главное не переборщить.
Как говорится, моя проблемная зона это торопливость. А Жанна, как раз, моя полная противоположность. Рассудительная, всегда с холодной головой и осторожным языком. Тоже в разводе. Наши дети, моя дочка и её сын дружат, просто дружат, имея при этом каждый свою личную жизнь.
Это было обычное утро понедельника. Мне позвонили из полиции. Вежливый голос представился, осведомился, с кем имеет разговор. Меня попросили завтра прибыть в полицейский участок района Бонна. На мой испуганный вопрос: «Зачем?», так же вежливо ответили: «Просто для разговора, по поводу чемодана, переданном мной полиции. И отбой.
Я чертыхнулась всеми словами, какие знала. Пришлось позвонить бывшему мужу. Несмотря на то, что мы уже три года не вместе, звоню ему, когда у меня возникают неразрешимые вопросы.
Такая была наша договорённость при разводе. Быть людьми и помогать друг другу. Но при этом сильно не доставать.
«Слушай Ань, не делай из мухи слона и говори правду и только правду и ничего кроме правды», шутил бывший. «Твоя совесть чиста, надеюсь?»
Борь, ну ты же меня знаешь, я с мокрушниками дело не имею», тоже извращалась в остроумии я.
«Ладно, Ань, успокойся, я думаю, это простая формальность, вдруг твой попутчик, не дай Бог, умер. Нужны свидетели», Борис как всегда мыслил далеко и широко.
«Как твои дела, давно не звонила, как мама?»
«Да там так плохо, что дальше некуда, боюсь даже звонить в Москву».
Борис помолчал в трубку. «Ладно, Аня, держись, не пори горячку, думай, что говоришь».
«Постараюсь», уныло сказала я.
Весь оставшийся день маялась, как неприкаянная. Вот вроде ни в чём не виновата, а чувство, будто ограбила ювелирную лавку.
И на дороге у меня какая-то паранойя. Еду по знакам и трезва как стекло, но увижу полицаев и начинаю лихорадочно проверять ремень, на носу ли у меня очки, вообще суечусь без меры.
Всю ночь снились какие-то ужастики с погонями и потерей телефона, документов. Такие сны – верный признак, что моя психика сигнализирует, Анька, будь внимательна, ты на грани срыва.
С утра пробежка с Дуськой, которая, как правило, настраивает меня на хороший, спокойный, продуктивный день.
Не помогло. В мозг вгрызалась всякая гнусность. Уже когда пила кофе, с трудом привела свои мысли в порядок.
«Действительно, что ты суетишься. Ты же ничего криминального не совершила, окромя мелкого нарушения, так что успокойся», диалог самой с собой немного помог.
А вот ранний звонок Жанны порадовал.
«Слушай, заказик небольшой поступил, день рождение у одной старушенции. Попросили изобразить пару букетов и оформить небольшое помещение. Как тебе новость?»
«Душу греет, но Жанчик, я уже мыслями вся в полиции на допросе».
«Ах, я и забыла. Да не дрейфь ты! Что за паника перед правозащитными органами?»
Ровно в 10 я сидела у кабинета, указанному мне при вчерашнем разговоре. В 10.01 дверь открылась и высокий, худощавый, весь седой мужчина в форме пригласил меня войти.
Ознакомившись с моими документами он задал вопрос, который я, впрочем, ожидала: «Кем вам приходится мужчина, чемодан которого вы передали в полицию?»