Я знал, что добром все это не кончится. Жанна обязательно доведет ситуацию до абсурда, а я просто закрою глаза на всё это. Отмахнусь, отгорожусь стеклянной стеной, постепенно убедив себя в том, что всё это происходит не со мной. Так всегда бывало проще пережить неудачи. А разрыв – это обыкновенная неудача.
Усевшись на деревянную лавку у забора, я закрыл глаза.
Вспомнил войну, вспомнил, как было тяжело. Вспомнил, каким юнцом я был. Вообще тогда всё давалось мне нелегко, в первую очередь было трудно понять, что от меня требуется, какова моя миссия. Да и какая у меня могла быть миссия, если всё, что мы делали изо дня в день, – это то, что мы выживали. Двух моих приятелей посадили на штыки, а одного приговорили к расстрелу за воровство съестной продукции со склада. Когда я вспоминаю его выражение лица, в момент поедания добытой тушенки, мне становится понятно, почему он так поступил. В тот миг он был свободен, а я нет. Я забыл его имя, но не забыл его довольную улыбку.
Жанна нашла меня много позже войны. Мы вместе лишь пять лет. Она тогда была одета в желтое платье, на улице было лето, и по радио, рупоры которого располагались в разных частях города, играла старая, но очень красивая песня. Я еще тогда носил бороду, которая жутко раздражала будущую жену. Вызывала раздражение. Именно по этой причине уже на второе свидание я пришел гладковыбритый, приправленный ядреным, новым одеколоном. Жанна сказала, что находит меня весьма элегантным, а мне просто было приятно пройтись по городским улочкам с молоденькой, симпатичной девушкой.
А теперь эта девушка плюет мне в лицо и говорит о том, что я стал пустым местом.
Пришлось открыть глаза и заползти обратно внутрь дома.
Сагита тренировалась у себя в комнате. Она до одури повторяла какие-то танцевальные движения, от которых у любого другого человека голова пошла бы кругом. Но только не у нее. Ее таланту, а главное, стремлению можно было только позавидовать.
– Как успехи? – спросил я чуть позже.
Сагита обернулась на звук моего голоса. По ее лицу стекали струйки пота.
– Ты меня напугал. – Она плюхнулась на кровать, жадно дыша.
– Прости. Ты так старалась, не хотел тебе мешать.
– Да, иногда я ухожу в себя. – Девушка вытерла мокрый лоб.
Я уселся на пол, прислонившись спиной к ее кровати.
– Чем занята Жанна?
– Кажется, рисует. – Я закрыл глаза, хотелось спать.
– Она часто рисует – в последнее время.
– Это же хорошо, ты так не считаешь?
– Хорошо, – повторила она и вздохнула. – Вечером я иду с подругами гулять, но не волнуйся, допоздна не задержусь.
Я дал добро на это дело. Всё лучше, чем сидеть здесь и слушать эту тишину.
Вечером на прогулку отправился и я.
Было прохладно. Руфус пришел с парочкой своих ребят, и мы все вместе отправились в бар, где хорошенько накидались вином. Потом поперлись на корабельную пристань.
Город был портовым, и в доках в позднее время суток можно было запросто напороться на всякого рода шваль, начиная с проституток и заканчивая ублюдками, отрезавшими уши у мертвого тела. Такое, конечно, редко случалось, но тем не менее зла в этом городишке хватало.
С моря дул резкий, опьяняющий ветер. Я вдыхал его полной грудью и изредка поднимал голову вверх, чтобы разглядеть бледные звезды, слабо просматривающиеся сквозь завесу туч. Но они были там, за всеми этими облаками, и готовились в любой момент свалиться на землю. Странные они какие-то, эти самые звезды.
Мы прикончили несколько бутылок вина, а потом еще какое-то время играли на гармошке и гитаре. Вокруг нас собрался малочисленный народ, состоящий из изрядно напившихся молодых людей и их девушек. Они подпевали знакомым мелодиям, хлопали и рассказывали свои несуразные истории. Чуть позже мне захотелось спать и, прислонившись спиной к холодной, бетонной плите, я задремал.
Очнулся от приступа тошноты. Тут же вывернул всё содержимое моего желудка наружу, вытер губы и побрел сонной походкой в сторону дома.
Город спал. Была ночь. Вроде часов двенадцать. Фонари горели, как самое настоящее пламя. Ориентируясь на их вызывающее свечение, я выпрыгивал из темноты на освещенные улицы, хватаясь руками за всё, что только можно, лишь бы сохранить равновесие.
Добравшись до своего дома, я неторопливо проник внутрь, скинул обувь, снял верхнюю одежду и пошел на кухню, чтобы попить воды.
Жанна была не одна. На столе стояло два бокала и початая бутылка вина. Я налил себе немного и уселся на стул, пытаясь осмыслить происходящее.
Они были в спальне. За стенкой. Я слышал, как они занимались любовью. По телу бегали мурашки, к горлу вновь подкатила тошнота, но я не позволил себе расслабиться, просто достал из кармана брюк папиросу, но закурить так и не удалось, поскольку спичек нигде не было.
Потом в дверном проеме появилась высокая фигура. Это был мужчина, он заметил меня и замер.
– У тебя есть спички? – поинтересовался я.
Он кивнул и, порывшись в кармане своего пальто, протянул мне коробок.
– Спасибо.
Я закурил и вернул ему спички.
– Как дела? – спросил он.
– Я сейчас мало соображаю, слишком много выпил.
Мужчина понимающе кивнул.
– Ты не волнуйся, я сейчас уйду.
– Да нет, ничего, всё нормально. – Я выдохнул из легких дым и попытался улыбнуться.
– Знаешь, Жанна говорила, что ты ищешь работу…
– Правда? Впервые о таком слышу.
Он недоумевающе вздохнул и удалился обратно в комнату.
Кажется, потом я вырубился, поскольку так и не услышал звука закрывающейся двери и ругани жены насчет всего этого.
Утром меня разбудила Сагита. Она подошла ко мне сзади и обняла за шею. У нее были превосходные, холодные руки. Приятное ощущение.
– Очень больно? – спросила девушка.
– Нормально, – ответил я, мысленно извиняясь перед ней за свое равнодушие.
4.
Наверное, в лицах людей я был, есть и навсегда останусь жалким, никчемным доходягой, который настолько паршив, что даже не в состоянии достойно отреагировать на измену жены. Мне бы хотелось высказаться с высокой трибуны, встать во весь рост и громко заявить, что всё это вздор, я способен на разного рода возражения, могу как следует начистить морду любому проходимцу, посягнувшему на уют в моём жилище, но вот проблема всегда состояла в том, что подобного рода деятельность вызывала во мне презрение, смех и, конечно же, приступ тошноты.
Пару дней я бесцельно скитался по улицам города, попивая непонятную бодягу из приватизированной у Руфуса армейской фляги. Ночевал в порту, в окружении чаек и корабельных канатов, которые насквозь провоняли мазутом и другими, не менее приятными видами смазок.
Постоянно хотелось спать. Весьма скверное чувство, непонятное, словно ты никак не можешь открыть глаза и взглянуть на свою жизнь взрослым взглядом.
Я вернулся домой, улегся в кровать, зарылся в простыни с головой, чувствуя, как сквозь открытое окно в комнату просачивается холодный, чересчур свежий воздух.
Когда я проснулся, был уже вечер, но в спальне по-прежнему царил мрак. Часы, висевшие на стене напротив, прекратили свой ход, не было слышно их тиканья. Поднявшись с кровати, я медленными шагами спустился вниз, на кухню, где Сагита вместе с моей женой пили чай.
Они старались не обращать на меня никакого внимания. Пустое место.
– Я думала, ты больше сюда не вернешься, – как-то равнодушно произнесла Жанна.
– Тебе бы этого хотелось, да? – усмехнулся я, наливая в стакан воды. – Мне же нужно где-то спать, это мой дом…
– Прими душ, от тебя воняет! – огрызнулась она, после чего поднялась со стула и принялась мыть чашку.
Я понюхал подмышки, только осторожно, чтобы этого не заметила Сагита. Девушка сидела спиной ко мне, продолжая пить горячий чай.
Затем я отправился в ванную, скинул с себя вонючую одежду, встал под еле теплые струйки воды, пытаясь отрешиться от всего происходящего вокруг. Жанна тихо подошла ко мне. Нас разделяла только душевая занавеска.