В лаборатории был небольшой конференц-зал, куда из кабинета Николая Павловича в виварий мы перенесли банки с опухолями животных, коллекцию которых начала собирать еще первая заведующая лабораторией опухолевых штаммов Нина Александровна Кроткина. Она была одним из первых экспериментаторов в онкологии и одной из самых преданных учениц Н. Н. Петрова. Родилась она в 1886 году в Симбирске в дворянской семье. Окончив в 1903 году гимназию, поступила в Симбирскую фельдшерскую школу. По окончании её (в 1908 году) училась в Женском медицинском институте в Петербурге (позже переименованном в I ЛМИ им. И. П. Павлова). Окончив институт с отличием, получила место ординатора на кафедре госпитальной хирургии профессора А. А. Кадьяна. Обладая значительным хирургическим опытом и блестящей оперативной техникой, с 1922 года начала сотрудничать с Н. Н. Петровым, избранным заведующим кафедрой после смерти Кадьяна. В полуподвальных помещениях его хирургической клиники Кроткина ставила первые опыты по индукции опухолей кожи у кроликов смазыванием каменноугольной смолой. В 1924 году ей была присвоена ученая степень доктора медицинских наук. Мне довелось лишь однажды лично встретиться с Ниной Александровной. Незадолго до кончины она пригласила сотрудников лаборатории приехать к ней домой на Большой проспект Петроградской стороны, чтобы взять нужные нам книги. Квартира была в доме, где размещался кинотеатр «Молния». Она сидела с отсутствующим взглядом на диване в своем домашнем кабинете. Над письменным столом висел большой, в полный рост, портрет Сталина, горячей почитательницей которого была Нина Александровна. Помню, как я принимал участие в ее похоронах и даже был на поминках. Участвовать в похоронах, отдать последнюю дань уважения ушедшему коллеге, «патриарху», хотя уже более полутора десятилетий не работавшему в Институте, да и чисто физически помочь немногочисленным родственникам Нины Александровны в такой момент, как и быть на поминках, меня и других своих молодых сотрудников обязал Николай Павлович. Ещё один его урок – урок отношения к учителям!
Через несколько дней после похорон мы тем же составом вновь поехали в квартиру, на этот раз разобрать книги по медицине, которые оказались ненужными ее наследникам. Тогда мне досталось толстенное издание Стенографического отчета сессии ВАСХНИЛ, на котором Трофим Денисович Лысенко со товарищи громил советскую генетику. Я был потрясен, прочитав эту книгу запоем, – ничего подобного я до сих пор не знал. В Институте, на 1-м курсе, вероятно, навсегда испуганный той сессией профессор кафедры биологии Литвер бубнил нам о вейсманистах-морганистах и клеймил генетику, а доцент С. С. Скворцов, знавший её, одно время был лишён из-за этого работы, продолжал находиться в опале и не имел права делиться с нами своими знаниями. Всего этого я тогда, конечно, не знал, да и узнать было негде.
Но про самоотверженный поступок первой заведующей лабораторией опухолевых штаммов нужно знать всем, и не только онкологам: Нина Александровна Кроткина всю блокаду провела в Ленин-граде, работала хирургом в госпитале, одновременно продолжая научно-исследовательскую работу по онкологии. В самый тяжелый период блокады она сохранила ценнейших мышей с опухолями, делясь с ними крохами от своего блокадного пайка[10]. Это настоящий научный подвиг, который не может быть забыт! До сих пор с фотографии на стене конференц-зала на сотрудников смотрит молодая привлекательная женщина, проявившая себя в крайне критической ситуации такой мужественной, благородной и преданной делу.
Целина-1965
После окончания 3-го курса я снова собрался поехать на целину, причем только с отрядом своего Института. Эшелоны из Питера уходили раньше, чем заканчивалась сессия у третьекурсников, поэтому пришлось сессию сдавать досрочно. Заведующим кафедрой фармакологии был выдающийся ученый и блестящий лектор академик АМН СССР Артур Викторович Вальдман, лекции которого пропускали лишь самые отпетые лентяи. Артур Викторович не любил «торопыг» – тех, кто старался сдать экзамены досрочно. У таких студентов он всегда принимал экзамены сам. Я, наверное, не пропустил ни одной лекции Вальдмана, – у меня были идеальные конспекты всех его лекций. Фармакология мне очень нравилась своей логикой, интегральностью и давала ощущение, что ты действительно можешь с помощью таблеток, пилюль или инъекций остановить патологический процесс, излечить больного и дать надежду страждущему. Артур Викторович быстро прервал меня, когда я начал было отвечать по билету, поскольку увидел, как я положил перед собой несколько исписанных листков с нарисованными схемами. «Покажите, что вы написали, – попросил он, бегло взглянул и сказал: – Ну, вы это знаете. Я задам вам вопрос: есть новый препарат, центральный м-холиномиметик, неважно как он называется. Каково будет его влияние на гладкую мускулатуру, на артериальное давление, на нервную проводимость?..» Он быстро «протестировал» меня по всем системам. «Так, это вы знаете… Хорошо, а что нужно сделать, чтобы получить пролонгированную лекарственную форму этого препарата? А если у него плохая растворимость в воде, а вводить нужно в инъекциях? Что такое ЛД50?» Вопросы следовали один за другим, но я держался: все-таки я прослушал весь курс лекций, проштудировал учебники, да еще успел к этому времени провести несколько экспериментов по изучению противоопухолевой активности нового алкилирующего препарата в Институте онкологии. «Хорошо, – сказал Артур Викторович, – достаточно, давайте зачетку». Открыл и добавил к ряду отличных оценок, полученных мной на других экзаменах, еще и свою оценку «отлично», чем я горжусь до сих пор.
Попасть в отряд I ЛМИ было непросто: целина здорово сдружила многих, «целинники», как называли там побывавших, ходили в романтическом ореоле, знали множество песен и вообще чувствовали себя «настоящими людьми». «Ветеранов», то есть тех, кто был на стройке уже до этого два года, брали в первую очередь – ведь у них была строительная квалификация и бесценный опыт. Отряд был замечательный, в нем было много «ветеранов», которые были уже второй или даже третий раз на целине – Сергей Кетлинский, Евгений Соболев, Сергей Сергеев, Эдуард Куриленко, Борис Палей и другие. Отряд был «спетый» – когда на встречах с другими отрядами вставал наш отряд и в 60 глоток пел свой гимн «Обгорев на кострах эмоций, мы по жизни шагаем ногами, симпатичнейшие уродцы с перевернутыми мозгами…», это производило впечатление.
Ещё до отъезда в комитете комсомола нашли в шкафу забытое китайское красное знамя с нашитыми на него иероглифами. Сколько оно там пролежало – неизвестно, видно с 1950-х годов, когда в Институте училось много студентов из Китая. Иероглифы срезали, и одна из бригад нашила их на свои голландки, которые мы получали из гвардейского экипажа в Кронштадте. Стройотрядовская форма появилась позднее. Бригадиром «китайцев» был Эдуард Куриленко, у него был китайский значок с изображением Мао Цзэдуна. Валерий Нозик получил титул «дядюшки Джана» за то, что написал песню на мелодию гимна «Алеет Восток». В бригаде «китайцев» сочинили также песню «Вставайте, китайцы, Мао уже встал!», которую обычно пели после «Уродцев». Запомнились слова из неё:
Китайцев было жалко…
Командиром отряда был назначен Владимир Беляевский, который был на курс моложе меня. Он оказался замечательным организатором. Ещё в институте он стал членом обкома комсомола, после окончания учился в аспирантуре на кафедре организации здравоохранения, защитил кандидатскую диссертацию, затем стал главным врачом поликлиники I ЛМИ, а потом – главным врачом «театральной» поликлиники на Невском проспекте. На целине он гонял на мотоцикле по бригадам, которые возводили объекты в разных отделениях совхоза «Искра», в котором работал отряд. Про него тоже сложили песню, начинавшуюся так: «Ох, Володенька, наш начальничек, продавай скорее свой чихальничек…»