* * *
Вы, наверно, представляете, как разлетаются слухи в маленьком городе? Как каждый рассказчик вносит свою лепту и история обрастает всё новыми и новыми подробностями? Как кончается тем, что в ней не остаётся ни капельки правды? Именно это и произошло с историей о пирожных, которые миссис Бейкер привезла в собор Святого Адальберта. К тому времени, когда слухи достигли ушей моего отца – а на это потребовалось меньше суток, поскольку это было первое, что ему поведали, когда он поутру переступил порог своей конторы, архитектурного бюро «Вудвуд и партнёры», – рассказ звучал так: совершено покушение на жён доблестных воинов, сражающихся во Вьетнаме! Ну, разве это не преувеличение? Разумеется, сначала гнев всех присутствовавших дам обратился на миссис Бейкер, но они всё-таки сообразили, что она вряд ли сыграла бы с ними такую шутку. После все подумали на миссис Биджио, которая тоже посещает такие сборища, поскольку её муж тоже воюет во Вьетнаме. Но миссис Биджио поклялась, что она ни в чём не виновата, а виновата компания, выпускающая такую дурную сахарную пудру, но она им напишет и выведет их на чистую воду. Тогда дамы, то есть жёны, решили не исключать миссис Биджио из своего сообщества, но больше не доверять ей приготовление пищи. Никогда.
Миссис Биджио разволновалась, расплакалась и попыталась убедить жён, что пирожные вовсе не такие плохие. Для этого она положила в рот целую профитролину, прожевала и проглотила.
Врач в больнице Святого Игнатия объяснил, что, если бы миссис Биджио не сдерживалась и вволю покашляла, наверно, обошлось бы без такого тяжёлого приступа.
Вернувшись вечером с работы, отец посмотрел на меня каким-то неожиданно небезразличным взглядом и спросил:
– Холлинг, как там у тебя с миссис Бейкер? Всё нормально?
– Всё путём.
– Ты, случаем, не помогал ей вчера стряпать пирожные?
– Нет.
– Ты, случаем, не пробрался вчера на школьную кухню, не подсыпал какой-нибудь дряни в сахарную пудру миссис Биджио?
– Нет. Никуда я не пробирался.
– Значит, всё в порядке?
– В полном.
– И ты ничего не знаешь о…
Но он не договорил. Поскольку Бог, опомнившись, решил меня защитить – ведь вся эта кутерьма заварилась именно потому, что я был, есть и буду правоверным пресвитерианцем. Бог не дал отцу закончить свой вопрос, а мне – ответить, иначе мне пришлось бы… сказать неправду. Чтобы избежать столь небогоугодного дела, Бог прислал за стол мою сестрицу. Она уселась напротив меня. На щеке у неё красовался ярко-жёлтый цветок.
Отец долго смотрел на цветок, а потом посмотрел на маму.
– Скажи своей дочери, что у неё на щеке жёлтый цветок, – произнёс он.
– Я знаю, где у меня что, – с вызовом сказала сестра.
– Зачем он тебе? – спросил отец.
– Разве не понятно?
– Нет. Или ты пытаешься нам доказать, что ты дитя цветов? Хиппуешь, что ли?
Сестра промолчала.
Зависла такая тишина, точно весь мир затаил дыхание.
– Ну уж нет! – прогремел отец. – Ты моя дочь, а не дитя цветов!
– Дети цветов прекрасны и никому не приносят зла, – парировала сестра.
Отец прикрыл глаза.
– Мы против войны, мы за взаимопонимание! Мы верим в свободу! – продолжала сестра. – Мы хотим помогать друг другу, делиться всем, что имеем. Мы изменим мир.
– Дети цветов, – проговорил отец, внезапно открыв глаза, – это хиппи, которые живут с кем попало, ходят в драных джинсах, обвешанные всякими бисерными фенечками, и никогда не меняют носки.
– Сегодня пятьдесят тысяч детей цветов митинговали против войны у стен Пентагона. Все они считают, что ты не прав.
– К счастью, правота не определяется арифметикой.
– Но президент Джонсон тоже не истина в последней инстанции.
– Благодарю, мисс Аналитик, растолковала политическую ситуацию, – издевательски сказал отец. – А теперь изволь проанализировать вот что: человек, с которым ты сейчас беседуешь, выдвинут в текущем, тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году на звание «Бизнесмен года». Это большая честь, и человек стремился к этой чести всю сознательную жизнь. Кроме того, это позволит ему получать более выгодные и крупные заказы. Так вот: такую честь не окажут человеку, чья дочь причисляет себя к детям цветов. Поэтому пойди умойся.
Наступила ещё одна бесконечно долгая пауза. Весь мир затаил дыхание. Казалось, ещё немного – и мир потеряет сознание от недостатка кислорода.
Потом сестра встала, резко отодвинув стул, и ушла к себе наверх. Вернулась она уже без цветка, только с недостёртым жёлтым пятном на щеке.
– Передай-ка мне миску с бобами, – сказал отец.
Ближе к ночи сестра открыла дверь в мою комнату и остановилась на пороге.
– Спасибочки за поддержку, Холлинг, – сказала она с намёком.
– Зачем тебя поддерживать-то? Чтоб цвела и пахла?
– Чтобы я поверила в себя. И поверила, что я – часть высокого и прекрасного дела.
– Тогда не разрисовывай себе щёки жёлтыми цветуёчками. Глупо выглядишь.
– Да? А ты и без цветуёчков глупо выглядишь, и рисовать ничего не надо.
– Говоришь, за поддержкой пришла?
– Только представь, Холлинг! Около Пентагона собралось пятьдесят тысяч человек! Пятьдесят тысяч! Происходит что-то важное, прямо сейчас, у нас на глазах! И это только начало. Может, тебе пора повзрослеть? Глядишь, и человеком станешь.
– Каким? Хиппарём?
– Таким, который осознаёт себя личностью. Станешь настоящим Холлингом Вудвудом.
– А я, по-твоему, кто?
– Ты-то? Наследничек. Ты тот, кто должен унаследовать компанию «Вудвуд и партнёры». Никакой самостоятельной ценности не представляешь.
– Какая разница, унаследую – не унаследую? Я всё равно Холлинг Вудвуд.
– Да, ты Холлинг Вудвуд. Но тебе и это по барабану. Почему ты позволяешь ему собой помыкать? Почему никогда не поспоришь, не возмутишься?
– Зато ты споришь, возмущаешься. А толку чуть.
Сестра невольно потёрла щёку.
– Вот-вот! Его не переспоришь, – добавил я.
– А я буду спорить! И ты спорь. Пусть знает, что не ему решать, кто ты есть и кем станешь.
– Но цветок ты стёрла, ага? Выходит, открыла рот и – закрыла. Спорить бесполезно.
– Очень полезно! Для меня самой, – выпалила сестра и, убежав к себе в комнату, врубила группу «Манкиз». На всю громкость.
* * *
Наутро миссис Бейкер подстерегла меня у раздевалки.
– Мистер Вудвуд, я полагаю, наш распорядок работы по средам надо изменить.
От таких слов внутри у меня что-то сжалось. И я поневоле вспомнил всё, что ел на завтрак.
– Д-да? А з-зачем? – промямлил я.
– Это необходимо. Подробности обсудим в среду. Но больше никакой уборки и прочих мелких поручений. Впрочем… одно всё-таки будет.
– Одно?
– Да, разовое. В награду получите ещё одно пирожное.
Завтрак поднялся в животе ещё выше.
– Ладно, – пробормотал я. – Поручение выполню. Только пирожных не надо.
– Вот как? – деланно удивилась миссис Бейкер и прошла к своему столу.
Она явно задумала новую стратегию. Кардинально новую. Но какую?
– Так, значит, ты ел пирожное?! – возмутилась Мирил.
– Да не то чтобы…
– Но миссис Бейкер сказала: получите ещё одно пирожное! И ты сказал: ладно. Выходит, одно уже съел!
Тут подскочил Данни Запфер.
– Она дала тебе пирожное?
– Я его не ел.
– Ага, положил на полку и любуешься! Так я и поверил!
– Правда! Не ел!
– Короче, ты нам всем должен пирожные, – заключила Мирил. – Точно такие же профитроли.
– Это как понимать?
– Повторяю для тупых и глухих: ты… нам… всем… должен… принести… пирожные.
– Где я возьму столько пирожных? Для всего класса?
– Это твои трудности, – сказал Данни Запфер. – Гони пирожные или умри.
Мей-Тай глядела на меня сощурив глаза.
Если вы ещё не знаете или уже не помните, я вам скажу: семиклассником быть несладко. Особенно когда тебя все норовят убить.
В тот день по дороге домой я заглянул в булочную Гольдмана, которая по-настоящему называется «Самолучшая выпечка». У Гольдмана продаются профитроли в сахарной пудре и без всякого мела. Но дорогущие – ужас! Чтобы накопить на двадцать два пирожных, надо целых три недели не тратить карманные деньги. Ни цента.