Имени ее я, естественно, тогда еще не знал. Она не представилась. Элла никогда не говорит лишнего.
Несмотря на двух сестер, я был тогда не слишком находчив в обращении с девчонками (может быть, сестры даже ухудшили дело). Я просто не знал, о чем с ними разговаривать. А Элла была к тому же еще и хорошенькой, обстоятельство, пренеприятнейшим образом ввергавшее меня обычно в краску. (К счастью, это между делом наладилось.) Но не важно… Словно «Отче наш», я опять забубнил мою историю про Бонопарта. Но один ее холодный взгляд — и слова застыли у меня на губах.
Она перекинулась через стол.
— Эту версию ты можешь рассказывать кому-нибудь другому, — сказала она, приглушив голос. — Как они выглядели?
Она хотела услышать правду! Это было непостижимо. Но как бы сильно мне ни хотелось ею с кем-нибудь поделиться — это ведь была девчонка! А что, если она меня поднимет на смех? Или расскажет всем своим подружкам, что Йон Уайткрофт — этот пустомеля — действительно верит в привидения?
Так, как выглядят мертвецы! Как же еще?
Я избегал встречаться с ней взглядом и вместо этого воззрился на свои пальцы — только чтобы убедиться, какие грязные у меня ногти (в присутствии девчонки подобные вещи всегда бросаются в глаза). «И почему, черт побери, она не смущается? Потому что, идиот, такие, как она, смущаются медленнее, чем ты, раза в два, а то и более, — нашептывало что-то мне. — И они не начинают вдруг заикаться, как будто разучились говорить».
— А что было на них надето?
Ну не девчачий ли это вопрос? Элла взяла мою вилку и начала есть мое картофельное пюре.
— Всякая старомодная ерунда, — бурчал я. — накидки, мечи…
— Какого века? — Элла зачерпнула себе еще одну вилку картофельного пюре.
— Какого века? — спросил я в растерянности. — Откуда я знаю? Они выглядели так, как будто сошли с какой-нибудь картины, будь она проклята! («Кончай ругаться, Йон!» Когда я впадал в смущение, я всегда начинал ругаться. Моя мать уже несколько лет безуспешно пыталась меня от этого отучить.)
— И сквозь них можно было смотреть?
— Еще как!
Здорово, наконец-то можно с кем-то об этом поговорить! Пусть даже я все еще испытывал затруднения, что та, с кем я говорил о моих преследователях, была девчонкой.
Элла восприняла мое описание с таким хладнокровием, словно я описывал ей нашу школьную форму.
— Ну и?.. — спросила она. — Еще что-нибудь?
Я посмотрел по сторонам, но никто не обращал на нас внимания.
— У них были следы удушения, — прошептал я через стол, — так, словно… словно все они были висельниками! У их предводителя даже висит еще на шее петля. И они хотели меня прикончить, я знаю. Они сами сказали!
Признаюсь, я ожидал, что это откровение ее впечатлит. Но Элла только насмешливо приподняла брови. У нее были очень темные брови. Темнее, чем горький шоколад.
— Глупости, — заявила она презрительно. — Призраки не могут никого убить. Просто не сумеют.
На этот раз кровь в лицо мне бросилась уже от возмущения, что делало это обстоятельство не менее неприятным.
— Ну, чудесно! — напустился я на нее. — Когда они в следующий раз начнут гонять меня по церковному двору, я им это передам!
За соседним столом к нам обернулись несколько третьеклассников. Я бросил на них, как я надеялся, устрашающий взгляд и понизил голос.
— Тогда почему… — шипел я, пока Элла еще раз преспокойно угостилась моим картофельным пюре, — тогда почему у одного из них капала с меча кровь, когда я их в первый раз увидел?
Элла невозмутимо пожала плечами.