А жаль: судя по слову «д`гайла» – «вилка для выковыривания улиток», – там было что-то нетривиальное!
Откуда я знаю слово «д`гайла» на шэрхенлинге – это уже другой вопрос. С ним, пожалуйста, к Дахху и его увлечению высокой кухней.
Как и дорога, тротуар был выложен из плотно подогнанных друг к другу темных досок, но слегка приподнят над землей. По бокам от проспекта спиралями устремлялись в небо иссиня-черные шпили. Эдакий антипод нашей белоснежной Башни Магов, хотя форма та же – как у морской раковины. Материал зданий напомнил мне пемзу с побережья – та же губчатая структура, те же мягкие формы.
Деревьев вокруг было мало. Хотя, признаем, в любом городе мало деревьев по сравнению с Шолохом. Виднелись только частоколы сосен. Их голые стволы торчали такими одинокими палками, что у меня, уроженки Лесного королевства, слезы наворачивались на глаза. Зато меж домов щедрыми горстями были разбросаны скалы. Острые, будто зубья акулы, они поблескивали на солнце.
– Хей! – окликнула я проходившую мимо парочку студентов. – А как называется этот город?
Они даже не удивились. Большинство шэрхен – воплощенное спокойствие. Или высокомерие, как посмотреть.
– Пик Волн, – ответили студенты.
Ну здравствуй, Пик Волн.
Значит, я в одной из двух шэрхеновских столиц, приморской. Хорошо, что не в Пике Грез – этот находится в скалистом центре острова, и, если бы меня каким-то боком увело туда с побережья, я бы точно не нашла себе корабль домой.
Я плотнее запахнулась в летягу – по проспекту гулял свежий морской ветер – и быстрым шагом двинула вперед.
Куда идти – я не знала.
Но иногда нужно просто идти, и знание приложится.
* * *
Чудные ароматы из первого же трактира заставили меня захлебнуться слюнями.
Но вместо того чтобы удовлетворить настойчивое урчание желудка, я стиснула зубы и вильнула вбок – на тенистую сосновую аллею, где острый запах свежей смолы и торфа привел меня в чувство.
Надо было срочно разобраться с отсутствием денег. Платежеспособность – главное качество кандидата в едоки. А я грезила этой ролью.
После некоторых раздумий я пошла в посольский квартал. К счастью, местные не гнушались указать направление незнакомке, пропахшей солью и водорослями.
Стройное здание шолоховского посольства напомнило мне Иноземное ведомство в миниатюре: резной фронтон, острые шпили, розетки окон, прицельно собирающие свет. Тяжелые бархатные полотна с вышитыми на них гербами качались под крышей. К крыльцу вели семнадцать ступеней – символическое напоминание о семнадцати знатных Домах Шолоха.
Сердце мое сладко екнуло: я почти на родине! Однако, собравшись шагнуть на первую ступеньку, я оробела…
Вдруг для Лесного королевства я все еще преступница?
Ведь как было дело: когда нас с куратором обвинили в измене и бросили в тюрьму, я смогла сбежать. А Полынь остался в темнице. Но ненадолго: хранитель Карланон отменил казнь моего коллеги. По идее, Полынь уже должен быть свободен.
А вот амнистию для себя я не попросила.
Мне бы хотелось надуться павлином и заявить, что причина заключается в моей колоссальной самоотверженности, но… Боюсь, я просто забыла.
Конечно, был шанс, что Карл без подсказки попросил для меня помилование, так сказать, сделал это «по умолчанию». Но и вероятность обратного была высока. Хранитель тоже мог забыть. Или завредничать (он называл это «борьбой с читерством»).
Я долго топталась на месте, гадая: в розыске я или нет? Выяснить это здесь, в Шэрхенмисте, не представлялось возможным. Разве что зайти внутрь, назвать свое имя, попросить о помощи… И при плохом раскладе оказаться в кандалах. Опять. А это не тот опыт, который мне хочется повторить.
Посольские стражи подозрительно хмурились, поочередно указывая на меня глазами: мол, что делать с ней будем, дружище? А что с ней поделаешь – пока на ступени не шагнула – ни в чем не виновата. За любопытство денег не берут.
Наконец я отвернулась и со вздохом побрела прочь. «Осторожность превыше всего», – годами твердил нам магистр Орлин. И сегодня я последую его завету.
– Так, ладно. – Я задрала подбородок и уперла руки в боки по «бодрящему» рецепту Кадии. – Ищем альтернативу.
Проходивший мимо шэрхен с собачкой покосился на меня. Ох, точно. С «пляжной» привычкой размышлять вслух, чтобы не свихнуться, надо завязывать.
– Вы не подскажете, где здесь ближайший ломбард? – спросила я.
– Там. – Собачник махнул рукой в сторону башни в конце песчаной аллеи.
Согласно табличке у входа, ломбард тут действительно был. На шестом этаже. Шесть десятков ступеней, что к нему вели, я посвятила волшебной науке Вытаскивания Себя из Депрессии. На каждой ступени я придумывала по одной причине для благодарности. «Я в стране, где мои предки жили четыре века, ура!», «Я все еще жива, ура!», «Я уже гораздо ближе к Шолоху, чем вчера, ура!», «И к шестому этажу тоже ближе, чтоб вас, праховы небоскребы… В смысле, ура!». Под конец с причинами было туго, но я кое-как справилась. Ввалилась с жизнерадостной улыбкой, натянутой всего-то на семьдесят процентов.
Но даже напускное благодушие все равно расположило ко мне горбатого ростовщика.
Он с ходу предложил выкупить плащ-летягу (ему очень приглянулся плотный лазурный шелк, пусть и драный местами), но я отказалась. Вот еще! Летяга сейчас – мой единственный друг.
Зато я вытащила значок Ловчей – и со звоном плюхнула его на стойку.
Бронзовая бляшка размером в пол-ладони приятно тыкалась мне в ребра последние трое суток. Это был единственный предмет, помимо фонарика Карла, который шолоховские тюремщики не нашли во время обыска в темнице. Но фонарик забрал Карланон, а вот значок невольно отправился путешествовать вместе со мной.
Он провалился в подкладку сквозь дырку в кармане, и я нашла его, только когда решила постирать плащ в соленой морской воде. Это, кстати, была плохая идея: летяга до сих пор стоит на мне колом, как неродная.
Ростовщик увидел удостоверение Ловчей и округлил глаза:
– Вы точно хотите это продать?
– Да, – твердо сказала я, хотя пальцы дрогнули, инстинктивно сжимаясь вокруг значка.
Профиль ястреба на эмблеме смотрел на меня с укором. «Эх, – будто говорил этот гордый хищник, символ нашего департамента, – предательница».
Ростовщик замялся. Потом тактично объяснил:
– Ничем не могу помочь, леди. Это незаконно.
– Хорошо. Черный рынок у вас есть?
Оценщик аж подавился.
– Вот у нас в Шолохе есть, – доверительно сообщила я. – Рокочущие ряды называется. Еще есть Потаенный рынок, но это так, несерьезно. Для туристов в основном, чтобы пищали от радости, «чувствуя опасность».
Подслеповатый ростовщик сгорбился еще сильнее и понизил голос:
– Я прошу прощения, но у нас не принято обсуждать такие темы вслух…
– Могу написать на бумажке. – Я развела руками. – Я ведь не от хорошей жизни значок продавать собралась. Мне позарез нужны деньги. Так сильно, что сейчас я даже не могу вам заплатить за информацию, хоть и хочу.
Оценщик суетливо замахал рукой, мол, что вы такое говорите, девушка! Потом обеспокоенно заглянул мне в глаза:
– Он хотя бы ваш?
Я задрала левый рукав летяги, демонстрируя татуировку Ловчей. Это была точная копия значка: две эмблемы одна над другой – полуразвернутая карта мира и голова птицы в профиль. Татуировка не светилась, потому что я не могу колдовать в классическом смысле слова, но иностранца-шэрхен все устроило.
– Хорошо, – вздохнул горбун.
Он покопался под прилавком и вылез обратно с грязно-серой визиткой:
– Отправляйтесь в портовый квартал и отдайте это уборщику в баре «Тридцать три селедки». Он проведет вас.
Я горячо поблагодарила его и пошла к выходу из ломбарда.
– Но я бы все-таки не продавал! – крикнул мне в спину ростовщик.
– Это всего лишь значок, пустая формальность, – соврала я и вышла в стылый башенный подъезд.