Лара быстро привела себя в порядок и села пить чай. Влетела в кабинет Нина Борисовна: «Лара, у нас снова труп!» В противоположном крыле на их этаже в коридоре пришедший первым фотокор Костик наткнулся на тело плотного мужчины с ножом под лопаткой. Лара охнула:
– Я ведь ночевала в здании! Нужно идти сразу от этом полиции сообщить, а то заподозрят!
Нина Васильевна остановила:
– Заподозрят всё равно, но лучше сначала генеральному повиниться, а то этот… хрен с диареей… на всякий случай возьмёт и уволит.
– Это будет последней каплей, после такого останется только один путь – в окно «Молодёжки», – взвыла Лара.
– Так и скажи, если наедет, – напутствовала вслед Нина Васильевна.
В приёмной секретарши ещё нет. Да, ведь генеральный работает с девяти, и вообще, он же в Москве в командировке до сегодняшнего дня. Но приёмная открыта, и Лара на всякий случай толкает дверь. В просторном кабинете густо разит перегаром. Не обращая внимания на сидящего в кресле посетителя, Лара кидается к столу:
– Иван Васильевич, тут эта уголовная история… а я сегодня на рабочем месте заночевала! Вот… пришла предупредить…
Генеральный, сидевший внаклонку, поднимает красное потное лицо и неожиданно хохочет:
– И ты? Моя нипочём не поверит, что мы не вместе ночевали!
– Интересно, – сипит посетитель, оказавшийся тем самым Дмитрием Сергеевичем. – Не издательство, а ночлежка. Или дом свиданий?
В кабинет является мужик с чемоданчиком – эксперт, надо думать. Кажется, следователь его Толей называл. Сунул Ивану Васильевичу силомер: «А ну-ка!» Тот добросовестно сжал его. «Дурачок, – подумала Лора. – Значит, того покойника убили ножом ударом особой силы. Не стоило ему силушку свою показывать». Дмитрий Сергеевич говорит:
– Ещё Ларису Александровну…
«Такая же дурочка», – подумала она о себе, добросовестно сжимая силомер.
– И другой, – сказал очкастый Толя. – Почему так слабо?
– Зимой перелом был. Не восстановилась
Толя согнул её руку, помял, покрутил и сказал:
– Да, контрактура. Что же вы не разрабатываете? И почему завязана? – и кивнул Дмитрию Сергеевичу, который огорчённо засопел.
– Вечером консервную банку открывала, поранилась. Что, левой убивали?
– Всё-то вы знаете. Толя, там ещё кровь затёртая в конце коридора.
– Это моя, от той самой банки.
В общем, опять морока на пол дня. Ещё и на покойника заставили посмотреть. Лариса сразу отрицательно помотала головой, а потом усомнилась:
– Незнакомый мужик, а словно бы видела его мельком… или в коридоре один раз встретила, или давным-давно счёт приходил выписывать… а может, показалось…
Только к обеду выбрала время позвонить сыну:
– Слава, ты где? А когда занятия кончатся? Зайди ко мне на работу, как освободишься, есть разговор.
Не сказать, что жили хорошо, но предстоит жить ещё хуже. Как ни считай, а денег не хватит. Если без квартирантов: ипотека, коммуналка за две квартиры… зарплата уйдёт целиком, ещё и не хватит малость. Это если отселить Славу с его царевной-лягушкой в башню. Славику, конечно, удобнее в универ ездить… но кто его кормить будет? А Лариных подработок только-только на хлеб без соли… и рядом мама, брат и племянница, которые будут в рот заглядывать. Лара уткнулась лицом в руки и тихонько застонала.
– Лара, послушай меня, мудрую женщину, – тронула её за плечо Нина Васильевна. – Я понимаю, ты, дурочка, уступишь молодым отдельную квартиру, хотя по делу надо бы отселиться тебе, оставив всех нахлебников барахтаться как хотят. – Но ты хоть не сознавайся, что эта квартира наполовину твоя! Иначе эта твоя царевна-лягушка не отцепится от Славика никогда!
Позвонил Славик, сказал, что подъезжает. Лара ответила:
– Буду ждать на проходной!
Можно было сказать, чтобы поднимался к ней, но не хотелось разговаривать при Нине Васильевне. Секретов от неё у Лары нет, но будет неприятно, если Нина Васильевна услышит, как Славик сейчас разговаривает с ней. Какой он был ласковый и понимающий сын…
Спустилась вниз и увидела, что по ступенькам Славик поднимается, держа за руку Марину. Она же ясно дала понять, что разговор на двоих. И что это: демонстрирует, что он со своей избранницей – одно целое, или эта царевна-лягушка боится, что в её отсутствие я скажу что-то не то о ней?
– Ну, вот, мама, мы пришли. Что ты хотела сказать?
– Славик, приехал дядя Володя. Он продаёт дом…
Славик покраснел:
– Я тебе раз и навсегда сказал, что я о них слышать не хочу! Это твоя родня, а не моя! Моя родня – это вот… моя жена! И оставьте меня в покое!
Развернулся и потянул Маринку за руку. Она ещё, поворачиваясь, кинула на Лару торжествующий взгляд. И чему ты радуешься, дурочка? Тому, что он маму роднёй не назвал? Так какая я родня? Деньги даю, стираю, убираю… спонсор я.
Побрела на второй этаж. На лестничной площадке её подхватила под руку Нина Васильевна:
– Извини, я подслушивала. Ну, интересно мне было на твою царевну-лягушку взглянуть. Но неправильно ты её назвала…
– Это я потому что она большеротая, – заторможено пояснила Лара.
– Я буду звать её жаба-королевишна!
Лара от неожиданности рассмеялась. Так, истерически смеясь, они зашли в кабинет. Нина Васильевна закрылась изнутри на ключ:
– А теперь, если хочешь, поплачь!
Лара положила подбородок на кулаки:
– Нет, плакать некогда. Думать надо.
– Думай. Говори вслух. Твой ближайший шаг?
– Переезжать буду.
– Вечером? Мне Юрку озадачить?
– Нет. У меня сегодня дежурство. Вечером вещи соберу. Хорошо бы утром.
– В семь устроит? Звоню.
Начало первого. Лара спотыкается о разбросанную в прихожей обувь, летит и тормозит только у тумбочки. Возвращается, некоторое время тупо разглядывает Славкины ботинки и Маринкины ботфорты, а потом с силой наступает на коричневое голенище. На некоторое время замирает, любуясь чётким оттиском кроссовки, а потом садится у входа и разувается. И включается в привычную домашнюю круговерть. Только на этот раз не моет посуду, а аккуратно складывает её в большой пластмассовый таз и выносит в ванную, чтобы не мешалась. Освобождает холодильник, выкатывает его в прихожую. Привычно отмывает плиту, стол и подоконник. Моет пол. Собирает в другой пластмассовый таз посуду, которую собирается забрать с собой. Выбирает из шкафов в прихожей свою одежду и запихивает её в большие мусорные пакеты. Переходит в комнату и методично освобождает полки от одежды и белья. Заводит будильник, ложится спать.
Утром просыпается не по будильнику, а от дверного звонка. Накидывает халат и распахивает дверь перед Юрием Дмитриевичем и Серёгой, заносящими в дом маленькую стиральную машину. Извиняется, извиняется, извиняется…
– Да не стрекочи, Александровна, – говорит Юрий Дмитриевич. – Газель закрыта, так что барахло таскать покуда некуда, собирайся не спеша. Мы пока машинку подключим.
Когда мужики несут вниз большую стиральную машину, Лара подхватывает мешки с барахлом и плетётся следом. Вернувшись, она застаёт молодых в прихожей.
– Мама, это что? – дрожащим от негодования голосом спрашивает Славик.
– Холодильник закатывайте в комнату. Диван, ещё швейная машинка, а всё остальное – не тяжёлое, – говорит она мужикам. А потом поворачивается к сыну. – Холодильник и стиралка поменьше – из съёмной квартиры. Я свои забрала, потому что у Лопахиных тоже бытовая техника имеется. Сейчас я комнату освобожу – и перебирайтесь.
До Славика доходит:
– Они что, сюда переезжают?!
– Я тебе это ещё вчера сказала.
Берёт очередную партию мешков и идёт на выход.
После работы вдруг оказывается, что ей абсолютно нечего делать. Дом – вот он, только через дорогу перейти. Телефон Лара трусливо отключила, потому что ничего хорошего родные ей сказать не должны. Готовить ничего не хочется, к тому же надо извести две большие упаковки пельменей, которые она привезла из Липок. В общем, решила Лара в кино пойти. Только не знала, что билеты такие дорогие. Ладно, однова живём! После сеанса с больной головой прошвырнулась до «Паркового», полюбовалась на цены, заскочила в продуктовый, купила молоко, полбатона и чай в пакетиках и пошла в новое своё пристанище.