И очнулся у витрины универмага «Либерти». Долгое время он неподвижно стоял, казалось бы, целиком поглощенный разглядыванием клочка сиренево-синей материи. Однако все его внимание было обращено внутрь себя: Дик мучительно думал, каким образом получилось, что он сел писать статью у себя в квартире, а в следующее мгновение оказался на Риджент-стрит? В сознании молнией промелькнула мысль: он ведь больше не пил бренди? Или все-таки пил? Нет, Дик ощущал себя полностью трезвым. Размышляя над странными событиями, он медленно двинулся прочь.
На Оксфорд-серкус Дик купил вечернюю газету. Увидев дату – двенадцатое августа, – он едва не закричал. Дик сел писать статью седьмого! С тех пор минуло пять дней, и он не имел ни малейшего представления, что произошло за это время!..
Дик примчался домой. Там все было в идеальном порядке. Судя по всему, сегодня он пообедал сардинами, хлебом с джемом и изюмом. Остатки трапезы еще лежали на столе. Дик распахнул сервант и достал оттуда бутылку с бренди. Лучше убедиться наверняка. Он поднес бутылку к свету: плескавшаяся внутри жидкость занимала не менее трех четвертей емкости. Со дня приезда из бутылки не исчезло ни капли. Значит, дело не в алкоголе. Но тогда в чем?
Пытаясь найти логичное объяснение случившемуся, Дик рассеянно скользил взглядом по заголовкам вечерней газеты. Он хотел уже перевернуть страницу, как вдруг в глаза бросился крупный заголовок над редакционной статьей: «Женщинам Империи. Мысли в военное время. Перл Беллер». И внизу в скобках: «Первая из цикла воодушевляющих патриотических статей известной писательницы мисс Беллер».
Он застонал от отчаяния. В следующий миг перед мысленным взором пронеслись отрывки воспоминаний о событиях последних пяти дней. Перл умудрилась завладеть сознанием Дика и преодолела отведенные ей границы ночного существования. Коварно воспользовавшись его взвинченным состоянием, она устроила жестокую забаву.
Дик схватил газету и стал внимательно читать статью. Слова «воодушевляющая» и «патриотическая» не в состоянии описать ярый шовинизм Перл! А стиль! Бог ты мой, неужели Дик нес ответственность, пусть и косвенную, за ее текст? Ответственность за чужие слова – порождения жуткой комнаты Синей бороды, скрытой в его собственном мозгу! Увы, ответственность нес он, и отрицать это не имело смысла.
Литературные опусы Перл никогда не волновали Дика. Он давно перестал читать то, что выходило из-под ее пера. Его интересовал только один аспект, имевший отношение к Перл, – баланс на счету в банке. Однако сейчас она вторглась в священные пределы его личной жизни. Бесцеремонно растоптала самые дорогие сердцу идеи, обманула доверие. Перл Беллер представляла опасность для общества!.. Ситуация вырисовывалась очень тревожная.
Весь остаток дня Дик предавался унынию, размышляя, то ли покончить с собой, то ли напиться до смерти. Впрочем, оба варианта казались не самыми удачными. Вечером Дика наконец осенила блестящая мысль: надо обратиться к Роджерсу! Роджерс знал о психологии все, по крайней мере, из книг Фрейда[53], Юнга[54], Мортона Принса[55] и им подобных. Он периодически устраивал своим друзьям сеансы гипноза и даже пытался строить из себя психотерапевта-любителя. Роджерс поможет утихомирить Перл. Дик торопливо перекусил и отправился к нему в Кенсингтон[56].
Роджерс восседал за столом, на котором лежал огромный развернутый фолиант. Лампа для чтения, служившая единственным источником света в комнате, ярко озаряла одну сторону бледного пухлого лица в очках, оставляя вторую в густой темноте (за исключением небольшой золотистой полоски на мясистой складке в уголке рта). Гигантская тень от сидящей фигуры падала на пол и взбиралась по стене, от плеч и выше сливаясь с общим мраком, царившим в комнате.
– Добрый вечер, Роджерс, – устало поздоровался Дик. – Пытаешься изобразить рембрандтовского «Христа в Эммаусе» с помощью эффектной игры света и тени?
– Польщен, что ты решил заглянуть, Гринау, – нервно захихикав, ответил тот.
– Как дела в министерстве торговли? – поинтересовался Дик. (Роджерс был государственным чиновником.)
– Говоря словами «Дэйли мейл», «все в порядке», – засмеялся Роджерс, словно после удачной шутки.
Побеседовав для приличия о том о сем, Дик постепенно вывел разговор на себя.
– Похоже, я превращаюсь в неврастеника, – как бы невзначай заметил он. – Приступы депрессии, нейропатические боли, слабость, апатия. Хочу посоветоваться с тобой как со специалистом. Прошу, выяви мои скрытые комплексы, проанализируй меня – короче говоря, подвергни полной лоботомии.
Роджерс просиял.
– Увы, я лишь жалкий любитель, но сделаю все, что смогу, – с напускной скромностью ответил он.
– Я в твоем распоряжении, – заявил Дик.
– Расслабь мышцы и ни о чем не думай, – усадив его в большое кресло, скомандовал Роджерс.
Дик сполз в кресле и вяло смотрел, как тот готовится к сеансу. Инструментарий Роджерса ограничивался блокнотом и секундомером.
– А теперь слушай внимательно, – мрачно сказал сидевший за столом Роджерс. – Я зачитаю вслух список слов. После каждого услышанного слова ты должен произнести первое, что придет в голову. Самое первое, каким бы глупым оно ни казалось. Говори сразу, не раздумывая. А я стану записывать то, что ты скажешь, и засекать время между каждым словом из списка и ответом.
Роджерс всегда начинал анализ с семьи. Поскольку источник большинства комплексов и странностей кроется именно в детстве, желательно начинать обследование с тех, кто окружал пациента в самом раннем возрасте.
Он прочистил горло, а потом громко и четко произнес:
– Мать.
– Умерла, – мгновенно ответил Дик. Он едва знал ее.
– Отец.
– Скучный. – (Интервал составил чуть больше секунды.)
– Сестра. – Роджерс навострил уши: это слово было связано с его излюбленной теорией кровосмесительного влечения.
– Фабианское общество, – среагировал Дик. (Две секунды ровно.)
Ответ слегка разочаровал Роджерса. Зато следующая ассоциация его приятно удивила и заинтриговала.
– Тетя.
Шли секунды. В комнате царило молчание. Наконец перед мысленным взором Дика вспыхнула яркая картинка: он, одетый в зеленый бархат и кружево очаровательный малыш, сидит на коленях у тетушки Лу и выстраивает игрушечных солдатиков на корсаже ее платья, скрывавшего столь внушительный бюст, что формы тетушки в этом месте напоминали широкую столешницу.
– Бюст, – проговорил он.
Роджерс записал ответ и подчеркнул. Почти семь секунд: знаменательная пауза. Далее он перешел к перечню возможных событий, которые могли спровоцировать нервное потрясение.
– Огонь.
– Уголь.
– Море.
– Тошнота.
– Поезд.
– Запах.
И все в таком духе. Дик давал ничем не примечательные ответы. Катастрофы его явно миновали. Настало время атаковать бастион самого сокровенного, а именно секса.
– Женщины.
Повисла довольно продолжительная пауза (четыре секунды), и Дик наконец отозвался:
– Писательница.
Роджерс был озадачен.
– Грудь.
– Цыплята.
И снова мимо. Никаких симптомов болезненного пуританства, приводящего к подавленным сексуальным желаниям и депрессии. Возможно, источник недуга коренился в вопросах религии.
– Христос.
– Аминь.
– Бог.
Дик молчал: в голове было совершенно пусто. Кажется, это слово не вызывало у него ни единой ассоциации. Бог. Бог. Долгое время сознание не отзывалось, но в какой-то момент перед глазами возник образ Уилла Боггарта, парнишки из Оксфорда, которого все звали Богги.
– Боггарт. – (Чуть больше десяти секунд.)
Далее прозвучали еще несколько слов на разные темы, и список подошел к концу. Дик внезапно погрузился в некое подобие гипнотического сна. Роджерс задумчиво изучал записи в блокноте и время от времени заглядывал в справочник. Примерно через полчаса он разбудил Дика и объявил результаты обследования. По мнению Роджерса, у Дика с ранних лет развилось (осознанное или неосознанное) влечение к тетушке. Все точно по Фрейду. В более поздние годы Дик якобы испытывал почти религиозное по своей пылкости чувство к некому человеку по фамилии Боггарт. В итоге Роджерс пришел к выводу, что причина нервного срыва Дика обусловлена одним из этих эпизодов. Роджерс предложил провести более глубокий анализ в целях поиска адекватного лечения. Дик поблагодарил приятеля и, рассудив, что игра не стоила свеч, отправился домой.