– Так. Он говорил про поворт направо и чего-то там ещё добавил, а чего, я таки не понял.
– А чего тъгда не переспръсил? – Володя был как всегда прав, только не учёл, что собачий язык никогда не был для меня родным. Сколько ни переспрашивай – толку ноль.
– Las lagrimas no quitan penas. Ты всё понял, что я сказал? – обратился я к гиганту X-ву.
– ??? – немой вопрос был мне ответом.
– Слёзы не отнимают печали, это если дословно. А по-нашему ты знаешь, как звучит. Вот и я по-собачьи понимаю столько же. Слава Богу, что хоть чему-то научился, а то бы вообще…
– Ладно, хорош базарить, – вмешался в наш диалог Никита. – Так мы идём направо или дальше по дороге?
– Может быть, шлагбаум поставили, чтобы на машинах нельзя было туда ездить? – выдал единственно разумное предположение наш незалэжный брат Николай.
– А что, впълне възможно, – поддержал его Вольдемар.
– Ты снял ответственность с моих хилых плеч, –I’m был готов до зѣла его расцеловать.
–Тъгда не будем терять время, – олодя вытянул вперёд правую руку, как некогда вытягивал его лысый тёзка, указывая путь пролетариату: «ВеRной доRогой идёте, товаRищи!»
За что я ценю и обожаю моих дорогих попутчиков – они никогда не обижаются. Может, конечно, и обижаются, но виду никогда не подадут. И на этот раз наш базар резко сменился ненавязчивым весельем. Мы обошли шлагбаум, и пошли по гравийной дорожке, которая пошла вверх и в сторону от нужного направления. Впереди нарисовался небольшой домик.
Подойдя к хате поближе, единственное, что пришло мне на ум – это одесское «чтоб я так жил!» Думается мне, глядя именно на такую хату, у Александра Сергеевча родилось желание написать свою знаменитую «Сказку о рыбаке и рыбке». Но старик у Пушкина ловил неводом рыбу, а верные воины Христовы становились ловцами человеков. Вот бы нас кто поймал!
Домик был наглухо заколочен, поэтому нам ловить было нечего и некого. Обойдя его пару раз, мы двинулись в обратный путь. Дойдя до шлагбаума, свернули направо и направились в сторону Карен, пока не наткнулись на неприметную табличку. На ней отчётливо проглядывалась стрелочка и надпись по-гречески, из которой мы поняли лишь одно слово: Пашюд.
– Точно! – воскликнул азъ просветлённый, как некогда Архимед своё знаменитое «Эврика!». – Он, ведь, чего-то там говорил про «sign will indicate a turn on the path». Табличка укажет направление. Вот этот указатель монах и имел ввиду, а мы свернули хрен знает куда.
– Тък, ведь, и на шльгбауме висела къкая-то табличка, -вспомнил брат Владимир. – Там что-то по-гречески было нацарапано, наверное, что сюда хода нет, только мы не поняли.
– А как мы могли понять? Это для европейцев закрытый шлагбаум – табу, а для нас…
– Короче, мы идём к старцу или будем опять базарить? – резко оборвал меня Никита, и мы дружно свернули на неприметную тропку, спускающуюся вниз от дороги.
– Я не мог даже представить, что тропа к каливе столь пъчитаемого старца почти заросла травой. Думал, что дърога к нему дължна быть широкая и утоптанная, – заметил Володя.
– «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими» [Мф.7;13]. Ты не забыл слова из Библии? – спросил его Никита.
Гигант Х-в не успел ответить, потому что тропинка раздваивалась, и у нас снова возникла дилемма: какими вратами идти? ВПС силился вспомнить, что говорил монах, но память подсказала лишь то, что нужно обратиться к Деве Марии. Ко Пресвятой Богородице.
«Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою, Благословенна Ты в женах и благословен Плод чрева Твоего, яко Спаса родилаеси душ наших». «Богородице Дево, радуйся, благодатная Марие, Господь с Тобою…». Мы начали повторять молитву, чередуя её крестными знамениями. Долго ли, коротко ли длилось наше обращение к Пречистой Деве, но вдруг резкий порыв ураганного ветра колыхнул ветви деревьев влево так, что некоторые чуть ли не к земле прижал. Они оставались в этом положении несколько секунд и вдруг всё стихло.
Оказывается, на Святой Горе вовсе не обязательно владеть собачьим языком, ажбы сыскать правильный путь. Достаточно с душой обратиться к Игумении Горы Афонской, и Она всегда подскажет верное направление. Конечно, безпокоить Её каждый раз – не по-мужски, тем не менее, православные обязаны владеть церковно-славянским языком, а не прибегать к услугам звёздно-полосатых врагов. К сожалению, пока это станет нормой жизни, много воды утечёт.
Свернув влево, за очередным изгибом тропинки мы вскоре добрели до того самого мосточка, о котором предупреждал наш провожатый. «Where will the fork, go to the left, over the bridge and see the cell elder Paisius» – сразу вспомнились мне слова монаха. Через расщелину, по которой струился весёлый ручеёк, был перекинут приличный мосток, сработанный, по всем вероятиям, рабами если не Рима, то Вавилона, это точно. Что удивительно, нас он выдержал.
И как же мог наш глубокоуважаемый фоторепортёр пропустить такой ценный кадр! Это всё равно как для честного советского трудяги пропустить очередной тост на светской тусовке своего любимого отпрыска, выбившегося в олигархи. Или как для колхозницы-пенсионерки в лихие 90-е, для которой «Просто Мария» была гораздо важнее Девы Марии, пропустить очередную серию «Рабыни Изауры» и не попереживать вместе с богатыми, которые тоже плачут.
Вскоре на горизонте показался белый домик старца, огороженный железной сеткой. На железной калитке больше для вида болтался замочек, которыми наивные авиапассажиры иногда запирают свои чемоданы для самоуспокоения. Рядом с калиткой висело металлическое било и железная гирька. При соприкосновении сие устройство издаёт мелодичный звук.
– Похоже, нам здесь не рады, – пробубнил Николай.
Чтобы лучше разглядеть сквозь листву белый домик старца Паисия, он взобрался на пенёк, но в домишке не ощущалось никакого присутствия живого существа. Нам это показалось немного странным, всё-таки мы стоим перед дверьми каливы, где жил великий старец. И уже нам казалось зѣло чуть-чуть, что мы, наконец, до него дошли, нам бы ещё и внутрь заглянуть.
– Позвони ещё разочек, может, на сей раз повезёт, – с надеждой попросил Никита.
После повторного набата, подождав ещё с пару минут, стало окончательно ясно, что в этот райский уголок нам дорога заказана. А так хотелось прикоснуться к этой благодати, посидеть на лавочке у крыльца, прогуляться по небольшой лужайке, что раскинулась перед домиком, ощутить себя причастным к подвижнику, почувствовать умиротворение и покой.
Дверь каливы неожиданно отворилась, из неё выглянул старче, который настолько искренне обрадовался нам, примерно как робинзон Крузо, неожиданно причалившему пароходу Подойдя к калитке, он откинул с неё резиновое кольцо, наброшенное сверху, каким закрывалась калитка и в Кутлумуше, и жестом пригласил нас войти. Мы неспешно прошли лужайку, полюбовались причудливым «зонтиком» на крыше, который оказался куполом церквушки.
Поднялись на крылечко. Слегка пригнувшись, чтобы войти в дверь, мы оказались в тесном тёмном коридоре. Впереди виднелся светлый проём – видимо та комната была обиталищем этого отшельника, но старче повёл нас направо, и мы оказались в отшельнической церкви.
Размером церквушка будет примерно как спальное ложе царицы Клеопатры. Низкий потолок, алтарь отгорожен деревянным иконостасом с царскими вратами и одной дверью, «охраняемую» благородным разбойником. По стенам хаотично висит множество икон, вдоль стен от иконостаса помещаются только две стасидии, ещё по одной стоят по обе стороны входа в церковку. В одной из этих старинных стасидий, перебирая чётки, молился старец Паисий. На её спинке укреплена чёрная вязаная материя, а над стасидией портрет прославленного старца.