Фаузи обещал представить письменное описание несчастного случая с Лармозо, и таможенники покинули корабль, решив проконсультироваться с представителями министерства юстиции и госдепартамента.
Фаузи выпил бутылку пива из запасов капитана Лармозо и заснул сном младенца — впервые за много дней.
Кто-то звал Фаузи по имени откуда-то издалека. Голос был глубокий и низкий и повторял его имя не умолкая. Резало глаза, хотя веки были закрыты. Фаузи выплыл из сна и поднял руку — прикрыть глаза от слепящего света электрического фонаря.
— Добрый вечер, Мустафа Фаузи, — сказал Кабаков. — Будьте добры, держите руки поверх простыни.
За спиной Кабакова громоздилась высоченная фигура — сержант Мошевский. Он протянул руку и щелкнул выключателем: зажегся свет. Фаузи сел на койке и громко воззвал к Аллаху.
— Засохни, — произнес Мошевский, держа нож чуть пониже уха Фаузи.
Кабаков подтянул к койке стул, сел и закурил сигарету.
— Я был бы очень вам признателен, если бы мы могли побеседовать тихо и спокойно. Тихо и спокойно — вы согласны?
Фаузи кивнул, и Кабаков жестом отпустил Мошевского.
— А теперь, Мустафа Фаузи, я объясню вам, как вы сможете помочь мне без риска для собственной жизни. Видите ли, мне ничто не помешает убить вас, если вы откажетесь сотрудничать. Но мне незачем будет убивать вас, если вы согласитесь нам помочь. Очень важно, чтобы вы усвоили это.
Из-за его спины, нетерпеливо переступив с ноги на ногу подал реплику Мошевский:
— Слушай, дай я ему сначала обрежу…
— Нет, нет, что ты! — ответил Кабаков и запрещающе поднял руку.
— Видите ли, Фаузи, людей не таких умных и сообразительных, как вы, мы вынуждены предупреждать, во-первых, что им придется вытерпеть непереносимую боль и даже утратить тот или иной орган, если они меня огорчат, и, во-вторых, что они могут рассчитывать на замечательное вознаграждение, если окажутся полезны. Мы оба знаем, что это за вознаграждение. — Кабаков мизинцем стряхнул пепел с сигареты. — Будь ситуация несколько иной, я позволил бы моему другу переломать вам руки, прежде чем начать беседу с вами. Но видите ли, Фаузи, вы ничего не теряете, если расскажете мне, что здесь произошло. Ваш отказ сотрудничать с таможней занесен в протокол. Ваше согласие сотрудничать со мной останется тайной для всех, кроме нас с вами. — Он швырнул удостоверение личности на койку Фаузи. — Вы мне поможете?
Фаузи взглянул на израильское удостоверение и попытался проглотить ком в горле. Сказать он ничего не смог.
Кабаков глубоко вздохнул и встал.
— Сержант, я выйду, глотну свежего воздуха. Возможно, Мустафа Фаузи проголодался. Позови меня, когда он кончит кушать собственные яйца. — И он направился к двери.
— У меня родные в Бейруте, — чуть слышно произнес Фаузи, едва сдерживая дрожь.
— Ну разумеется, — ответил Кабаков, — и им наверняка угрожали. — Фаузи сидел на койке полуобнаженный, и Кабакову было видно, как колотится за тощими ребрами его сердце. — Можете врать таможенникам сколько угодно. Только не надо врать мне, Фаузи. Потому что нет на земле такого места, где можно спрятаться от меня. Ни здесь, ни дома, ни в самом далеком порту. Но я с уважением отношусь к вашим родным, потому что разбираюсь в таких вещах. И я вас прикрою.
— Ливанец убил Лармозо на Азорах, — начал Фаузи.
Мошевский ненавидел пытки и знал, что Кабаков испытывает к силовым методам такое же отвращение. Ему пришлось сделать над собой невероятное усилие, чтобы не улыбнуться, когда он принялся обыскивать каюту. Каждый раз, когда Фаузи замолкал, сержант оборачивался к нему, стараясь скорчить гримасу пострашнее, и делал вид, что ужасно разочарован тем, что не пришлось воспользоваться ножом.