Ее черные волосы рассыпались по плечам. Она все отступала, маленькие белые ступни то показывались, то снова исчезали под темными полами халата. Пятясь, она вошла в комнату — ту, что была раньше детской комнатой для игр. Целых семь месяцев она стояла пустой. Сейчас, в слабом свете свечи, Майкл разглядел в глубине широкую, зовущую к себе кровать и драпировки из тяжелой ткани на стенах. Запах курящихся благовоний коснулся лица, и Ландер заметил у самой кровати, на столике, синеватый огонек спиртовки. Это была уже другая комната, не та, где Маргарет когда-то… Нет, нет, нет!
Далия поставила свечу рядом со спиртовкой и легкими движениями, чуть касаясь, сняла с Майкла пижамную куртку. Развязала тесемку на поясе и опустилась на пол, помогая ему выпутать из штанин ноги. Он почувствовал, как волосы ее щекочут ему колени.
— Ты был таким сильным сегодня.
Она нежно уложила его на кровать. Шелковая простыня приятно холодила спину, прохладный воздух овевал тело, вызвав щемящую боль в паху.
Он лежал и смотрел, как Далия зажигала две тонкие восковые свечи в стенных подсвечниках. Потом она протянула ему изящную трубку с гашишем. Она так и осталась стоять в ногах кровати, и тени от свечей дрожали у нее за спиной.
Ландер почувствовал, что проваливается в бездонную глубину ее глаз. Ему вспомнилось, как в детстве ясными летними ночами он лежал в высокой траве и глядел в небо, неожиданно переставшее быть плоским и обретшее глубину. Глядел до тех пор, пока не терял ощущение верха и низа и не начинал падать, проваливаться в звездную бездну.
Далия сбросила халат и встала прямо перед ним.
Красота ее пронзила все его существо, как тогда, в самый первый раз, и у Майкла перехватило дыхание. У Далии были полные, нисколько не обвисшие груди, словно два идеальной формы купола, и ложбинка между ними сохранялась даже тогда, когда они не были ничем стянуты. Соски потемнели и напряглись. Она была такой соблазнительной и доступной, каждая линия, каждый изгиб ее тела казались еще красивее в мерцающем свете свечей.
Сердце его замерло в сладком предощущении, когда она повернулась — взять со спиртовки чашу с благовонным маслом и блики света затрепетали на ее нежной коже. Сжав коленями его бедра, она принялась маслом натирать ему грудь и живот. Груди ее чуть подрагивали в такт движениям рук.
Когда она наклонялась, живот ее мягко круглился, совсем чуть-чуть, не скрывая от глаз темного треугольника волос. Волосы здесь были густыми и упругими, они черными завитками взрывали линию треугольника, словно пытались взобраться повыше. Он ощутил, как волоски коснулись его пупка и, опустив глаза, увидел, как, словно жемчужины, сверкая в отблесках свечей, прячутся в темных завитках первые капли — сок ее естества.
Он знал — теперь этот сок омоет его, согреет его чресла, и он вновь ощутит вкус меда и соли на губах.
Она набрала в рот благоухающего подогретого масла, и плоть его погрузилась в душистую глубину, а Далия слегка покачивала головой в ритме биения его крови, укрыв его теплой волной волос.
И глаза ее, широко посаженные, словно у пумы, и полные лунного света, ни на минуту не отрывались от его глаз.
По небу прокатился грохот, словно долгий раскат грома, и воздух в комнате дрогнул, поколебав огненные язычки свеч. Но Далия и Майкл, погруженные друг в друга, ничего не слышали и не замечали. Грохот был привычным, вечерний авиарейс, челночный маршрут Нью-Йорк — Вашингтон и обратно. «Боинг-727» летел в двух тысячах метров над Лейкхерстом и продолжал набирать высоту.
Сегодня он нес в своем чреве охотника. Высокий человек в светло-коричневом костюме сидел в кресле у прохода, сразу за крылом самолета. Стюардесса шла по проходу, продавая билеты. Высокий человек протянул ей бумажку в пятьдесят долларов. Стюардесса недовольно нахмурилась:
— А помельче у вас разве нет?
— Это за два билета: мой и его, — сказал он, показывая на спящего в кресле рядом пассажира.