– На бумаге это всё выглядит довольно просто.
– Потому что это так и есть. Но нам сейчас нужно следить, чтобы всё шло по плану, чтобы ни один воробей не помер раньше, чем это указано там.
– Думаете, сейчас газеты нам не смогут помешать?
– Абсолютно! – кивнул Мастер. – Не обращайте внимания, Виктор, на то, что они болтают, это лишь подогревает народ, что нам и нужно. Ведь это только часть плана, о котором вам хорошо известно.
Карета вновь сделала резкий поворот, после чего послышался голос кучера и экипаж остановился напротив мрачной двери, ведущей в здание, с другой стороны которого находился вход в небольшой, но уютный ресторан «Великая Акация», принадлежавший Мастеру.
– Езжайте домой, Виктор! Отоспитесь! У вас была сложная неделя, да ещё и сегодня так рано пришлось ехать на вокзал.
Владелец ресторана не спеша вылез из кареты и, ощутив под ногами твёрдую поверхность, обернулся к Порохову, добавив:
– Я сегодня тоже отдохну, ведь уже не в том возрасте, чтобы…
Он замолчал, устремив взгляд в неизвестность, после чего усмехнулся и поспешил напомнить:
– Завтра все соберутся, и я… Я обо всём расскажу. У нас будет много работы.
Экипаж вновь нёсся по пустынным дорогам столицы, окруженным безликими движущимися манекенами. Порохов не видел в них жизни. Он всё вглядывался, но ему казалось, что он смотрит лишь сквозь них. Смотрит на очертания домов, спрятавшиеся за прозрачными телами. Он уже перестал надеяться. Он давно привык к этому. И единственным выходом казалась лишь попытка взять всё в свои руки. Переделать их. Переделать город. Переделать страну.
Весь оставшийся день тянулся долго, а ночь – ещё дольше. Голова Порохова была забита под завязку лишь одним тайным образом, разжигавшим биение души о стенки всё ещё не разорвавшегося от бушующего напора сердца. Он был один, и его удушающе маленькая квартира была пуста. Он не был сущностью, он плыл в ней, словно заблудший призрак, оставленный среди обломков его жизни, которая закончилась, не успев начаться, обрекая его на вечные скитания, не имеющие ни начала, ни конца. Когда темнота вновь стянула улицы, он сидел перед свечой, вновь и вновь изучая одни и те же строки Библии. Он вчитывался в каждое слово, пытаясь найти ответ, который должен был быть скрыт от него где-то на этих пожелтевших страницах. Он не знал, найдёт ли то, что ищет, но он верил в это. Так учила его жизнь.
Порохов был обделён способностью верить в то, что лучшее время когда-нибудь само настанет. Он не мог принять идею судьбы, предзнаменования и удачи. Для него жизнь была весами, которыми можно управлять, если действовать по правилам. Он не нарушал их, поэтому теперь готовился, что чаша Фемиды склонится в его сторону.
Так учил его отец.
Глава 3. Перерождение
Отец научил Виктора всему. С него и началось его перерождение.
Сейчас сам Порохов уже и не сможет вспомнить всех подробностей своего детства, как и любой другой человек. Но некоторые моменты, оставив на душе кровавый налёт смерти, навсегда выжгли свои зловещие силуэты в его тлеющих воспоминаниях. Хоть вновь вглядываться в своё прошлое он и не любил, однако осознание того, что оно будет преследовать его всю жизнь, не давало ему покоя.
Каждый день заканчивался в объятиях ночных кошмаров. Но именно в эту ночь, когда Мастер вернулся из длинной поездки, когда подходил миг, который должен был решить судьбу всей страны, когда от Виктора требовалась максимальная сосредоточенность, призраки прошедших лет вдруг отступили прочь, освободив место в его разуме для прекрасного образа незнакомки. Именно он смог защитить его сон от посягательств прошлого, стремящегося вцепиться своими стальными зубами в его плоть, залезть под оледенелую кожу и начать выедать куски мяса, гниющего, как те забытые на сибирских вокзалах туши. Этот образ освещал ему лунную дорожку в царство блаженства, столько лет скрывавшуюся от него во тьме. С того момента, как он увидел ту девушку на перроне, его сердце, уже давно не отзывающееся на мольбы, снова стало биться, вернув себе жизненный ритм, забытый им уже много лет назад. Но всё же мысль о прекрасном его только злила.
– Нет… Нельзя! – стонал он во сне, ворочаясь в кресле, где его тело, оставив догорающую свечу и уронив книгу в мрачной обложке, всё же отпустило свой разум в опьяняющий лабиринт зловещего Морфея.
И пока он намеренно пытался вызвать в своём сознании боль, чтобы притупить чувства, детские воспоминания нежились в ожидании шанса вновь захватить его рассудок, наблюдая за страданиями своего хозяина. Ещё прошлой ночью они свободно питались его переживаниями, вновь и вновь отправляли сознание в тот день, когда он, боясь гнева отца, шёл домой, зная, что двери гимназии теперь для него были навсегда закрыты.
Тогда, много лет назад, потея от жары и страха, он брёл по нагретой от злящегося Солнца улице. Чёрный костюм с распростертыми объятиями манил к себе весь жар приближающегося лета, отчего в какой-то момент Виктор ощутил жуткую тошноту. Эта духота всё сильнее сдавливала его без того тяжёлое дыхание. Каждый вдох сухо скоблил по внутренним стенкам легких, раздирая их нежную оболочку. Его всегда заставляли соответствовать остальным, носить фуражку, застёгивать верхнюю пуговицу воротника, которая безжалостно душила его и которую он теперь, получив возможность безнаказанно расстегнуть, назло оставил застёгнутой.
Старая гимназия, одно лишь существование которой выводило Виктора из себя, не могла позволить содержать на свои средства пансион, поэтому её ученики были вынуждены жить в своих домах с родителями. Многим это не нравилось, ведь мысль о взрослой самостоятельности с особым трепетом пьянила их умы. Но младшему из Пороховых это было только на руку, ведь он знал, что, вернувшись домой, не вызовет ни у кого подозрений. Если только сам своим же поведением не выдаст остальным домочадцам секрет о произошедшем. И тут у него в голове появилась замечательная идея, заключающаяся в том, чтобы, как и раньше, уходить из дома утром, приходить вечером и ничего не говорить отцу. Эта многообещающая мысль резко подняла ему настроение и увеличила скорость его шага, стремительно понёсшего юное тело прямиком в руки судьбе.
Таким темпом он быстро дошёл до дома, где встретил отца, читающего толстый журнал в старом потрёпанном кресле в своей небольшой комнатке. Медленно выглянув из-за страниц этого столичного издания, принесённого кем-то из знакомых, его отец взглянул на своего застрявшего в пространстве дверного проёма потрёпанного сына и спокойным голосом спросил:
– Как дела в гимназии?
Юный Виктор, и так потерявший всю свою уверенность в тот момент, как увидел неподвижный силуэт папаши, после этих слов и вовсе потерял способность подавать признаки жизни, отчего тот отложил в сторону своё чтиво и уставился на него разъедающим взором.
– Я… Как обычно, – еле промямлил он.
– Как обычно…
Родитель замолчал, наклонившись к своему детищу, и продолжил:
– Как обычно – это как?
Не ожидав такого напора, с каким ещё ни разу не сталкивался, Виктор растерянно застыл, в панике пытаясь придумать оправдание, но допрос ждать ответа не стал.
– Присядь, – указал отец на рядом стоящий стул сыну, который, едва заметно трясясь, повиновался этой безобидной воле, казавшейся ему самым страшным моментом в его жизни. – Знаешь, много лет назад, когда я был студентом, меня впервые посадили под арест. Произошло это из-за протеста, который я с группой сообщников устроил напротив своего университета. Тогда мне невероятно повезло, ведь я был отпущен ровно за день до выстрела Каракозова, которого всё пытались отыскать члены другой молодежной группировки. С ними я был в хороших дружеских отношениях. К моему счастью, император, не подозревающий о готовящемся на него теракте, ещё не начал принимать усиленные меры против всех этих тайных обществ, которых наплодилось к тому моменту как зайцев на воле. И я вышел на свободу без особых проблем, но уже с осознанием того, что нельзя действовать открыто, ведь делу это не поможет, а только создаст неприятные последствия…