– Глухо дело, – мрачно проговорил один работяга.
– Небось, работал по двадцать часов в сутки, от того и слег, – сочувственно прохрипел второй.
Мария Александровна яростно шикнула.
«В течение ночи на четвертое марта нарушения дыхания и кровообращения продолжались. Наибольшие изменения наблюдались со стороны дыхательной функции».
Лёнька несильно прислушивался к тому, что рассказывал диктор, зная, что все равно не сможет составить полную картину. Из чреды медицинских терминов его внимание привлекло одно особо причудливое словосочетание «Дыхание Чейн-Стокса».
– Чейн-Стокса, это что значит? – спросила баба Зоя у пожилого человека, который, кажется, когда-то работал врачом.
– Агония, – едва слышно ответил тот.
– Что?
– Ничего… не знаю!
Лёнька явственно расслышал первое, произнесенное им слово, и почувствовал, как неведомая сила незаметно начинает сотрясать эту кухню и этот дом, и этот город, и весь мир. Агония! Возможно ли после нее что-то кроме смерти? Он посмотрел на родителей. Отец и мать были бледны, но в глазах у них – Лёнька готов был поклясться в этом – сиял крохотный огонек надежды. Краем глаза Лёнька заметил, как стоявший в дверях Гарцев с полным безразличием на лице наливает себе стопку водки.
– Никто не знает, что будет, – промолвил отец, когда Лёнька лежал с закрытыми глазами у себя на раскладушке, тщетно пытаясь уснуть.
– Может, нас оставят в Москве? – прошептала мать.
– Никто ничего не знает, – медленно повторил отец.
Лёнька все-таки смог заснуть. Ему приснился дурацкий страшный сон, от которого он очнулся, содрогаясь всем телом. Услышал за дверью чьи-то тяжелые шаги и снова провалился в сон, на этот раз глубокий и мгновенный.
Добрый маг
Георгий надел армейский тулуп, шапку и, дымя папиросой, вышел из дома в направлении станции метро.
Пока трофейный немецкий поезд нес Гарцева по тоннелям Сокольнической линии, из здания научной библиотеки МГУ на Моховой вышел невысокий старичок в бежевом пальто и шляпе с причудливой узловатой тростью в руке. Из-под опущенных полей шляпы виднелся лишь бледный кончик его носа и стекла пенсне на серебряной цепочке. Нижняя часть лица утопала в роскошной седой бороде, забота о которой, очевидно, занимала у владельца немало времени.
Старик стоял на автобусной остановке посреди безлюдной улицы, когда до его слуха донеслись торопливые приближающиеся шаги.
– Добрый вечер!
Профессор Травин обернулся и, придвинув к глазам пенсне, с недоумением посмотрел на Гарцева.
– Это вы? Добрый вечер. Хотя, по правде, уже скорее ночь. Что вы хотели?
– Я… – нерешительно начал Георгий. – Простите. Я э-э… хотел бы знать точно, что происходит, и какие ходы у нас еще остались?
– Это странно, потому что вас уже должны были детально проинструктировать. На худой конец, у вас есть дексиаскоп, – в голосе профессора отчетливо проступало раздражение.
– Да, я все знаю, но… я чувствовал, что должен с вами встретиться и поговорить.
Гарцев перевел дыхание.
– Он умер?
Профессор кивнул:
– Уже несколько дней назад.
– Но почему…
– Оно полезет на поверхность, как только тело положат в мавзолей. Должен свершиться последний акт преклонения перед мертвым.
– У нас есть гвеналоник, ведь так? Мы можем его использовать!
– Вы считаете, что я идиот и не думал об этом? Мы все об этом думали! Гвеналоник Его не остановит, потенциал слишком низок. Кроме того, Оно знает все наши уловки и фокусы лучше нас самих. Мы сами против воли передаем Ему свои мысли, когда хотим Его уничтожить.
Гарцев чиркнул спичкой, зажигая новую папиросу в подрагивающих губах.
– Но там, – он кивнул в сторону тлевших неподалеку в ночном небе рубиновых звезд. – Что-то же они должны придумать!
– Конечно. И уже придумали! Очередное жертвоприношение! Эти младенцы надеются Его задобрить после того, что сами натворили.
Георгий презрительно хмыкнул.
– Да, я полностью разделяю ваши чувства, – продолжал профессор. – Если кого-то и стоит принести в жертву, то только их самих. Поразительные трусы! Алчные, тупые… Столько лет заигрывать с этим чудовищем и не думать о последствиях!
– Стало быть, в жертву принесем себя мы, – прошептал Гарцев.
Они стояли на остановке, переминаясь с ноги на ногу и провожая взглядом редкие автомобили. Гирлянды уличных украшений сияли, словно гигантские жемчужные бусы.
– Это будет великое бедствие. Смута, голод, возможно даже новая война. Война, в мире, где уже изобрели бомбу! А, может, Оно выкинет что-то еще, чего мы пока даже не в силах себе представить.
– Вы хотите, чтобы мы спустились вниз и самостоятельно закрыли все порталы? – сухо спросил Георгий.
В полутьме его лицо под шапкой казалось мертвенно серым.
– Я не хочу. Я проголосовал за это решение, как за единственно возможное. Это единственный способ выиграть время.
– Что-то не так? – осторожно спросил профессор, глядя в беспокойные зрачки Гарцева.
– Д-да.
– Что именно?
– Не знаю, возможно, это сущий пустяк… – Гарцев неумело подбирал слова. – У меня сосед по квартире – мальчишка, еврей. Смышленый, но, сволочь, везде сует свой нос. По-моему, он что-то подслушал… может быть, даже увидел в замочную скважину мои тренировки.
– Нестрашно. Мы сотрем ему память.
– Савелий Аркадьевич…
– Черт, где же автобус! Наверно они уже перестали ходить.
– Мастер.
– Да! Кстати, впервые слышу от вас это слово.
Георгий подошел ближе к своему учителю и слегка наклонился. Рядом с ним седобородый старик казался маленьким гномом.
– Вы отправите меня в Лимб без поддержки и без товарищей?
Травин утвердительно моргнул.
Гарцев скривил рот в нервной усмешке.
– Но… вы же осознаете, что посылаете меня на верную смерть?
– Почему на верную? Шансы есть. И потом не вы один будете рисковать жизнью. Неизвестно, кто из нас вернется из этих пещер живым, а кто превратится в пепел. Это чистая лотерея.
– Вы знаете, что это за место! Глупо даже сравнивать с другими секторами!
– Знаю.
– И отправляете меня туда! В одиночку!
– Да.
– Почему, п-профессор?
Травин поднял брови, и в его выцветших глазах сверкнула стальная беспощадность.
– Есть три причины, по которым вы отправитесь в Лимб. Первая: вы добрый маг, и это ваша обязанность. Вторая: я считал и продолжаю считать вас своим самым выдающимся и талантливым учеником. Кроме того, у вас врожденный иммунитет к Его чарам террора, никто другой в Ордене не может этим похвастаться. И третье, – профессор понизил голос. – Простите за такую откровенность. За свою жизнь вы совершили столько зла и преступлений, что способ искупить их есть только один.
По окаменевшему лицу Гарцева поползли уродливые желваки, безумный взгляд наполнился ненавистью.
– Вы… вы…
Он схватился за голову, потом вдруг яростно плюнул под ноги профессору, оскалив желтоватые зубы.
– Вот! Что я думаю о вас, о вашем Ордене и о вашей школе!
Травин ничего не ответил и лишь многозначительно кашлянул.
Гарцев издал сдавленный вопль, чувствуя, как невидимый комок лезет ему в горло, перекрывая дыхательные пути. В приступе мучительной асфиксии он согнулся пополам и начал оседать на грязный асфальт, хрипя и хватаясь за шею. Травин смотрел на него помертвевшим взглядом, не выражающим ничего, кроме презрения и безразличия. Через некоторое время Гарцев уже бился в конвульсиях, из последних сил пытаясь схватить учителя за полы пальто.
– Придется идти своим ходом, – со вздохом промолвил профессор, взглянув на стрелки карманных часов. – Всего доброго! Знаете, если б я не был с вами знаком столько лет, то наверно не решился бы отправить вас в Лимб. Вдруг вы из чувства мести попытаетесь саботировать операцию? Но! Зная то, как сильно вы любите жизнь, как страстно вы за нее цепляетесь, я пребываю в полной уверенности, что все будет сделано на совесть.
Он бросил последний взгляд на судорожно дергающееся под ногами тело Гарцева и медленно удалился, шаркая калошами.