– Ваше высокопреосвященство, для меня удовольствие познакомиться с вами, – сказал он, протягивая де Молине руку.
Он тут же понял, что назвал своего посетителя титулом, на который тот не имел права. И понадеялся, что де Молина-и-Ортега не знает, что ему известно о тайном папском указе. Прелат сдвинул назад пелерину, крепко пожал Фрейду руку и задержал его ладонь в своей чуть дольше, чем следовало.
– Надеюсь, что и я смогу сказать то же самое в конце этого сеанса, – произнес де Молина, оглядываясь, – хотя это не повлияет на мое повиновение святому отцу.
– На это надеюсь и я, – ответил Фрейд.
Он приготовился предложить посетителю сесть в кресло, но увидел, что тот закрыл глаза и зашевелил губами, беззвучно произнося молитву. Фрейд дал ему закончить.
– Я всегда молюсь перед любым новым делом, – сказал де Молина-и-Ортега. – Например, перед тем, как пробую фрукт из нового урожая – первый абрикос или первую вишню; они появляются в месяце Мадонны, и я вполголоса произношу молитву в ее честь. Теперь я готов. Как для вас лучше – чтобы я сел в кресло или лег на кушетку?
«Сражения начались, – подумал Фрейд. – Мне нужно было помнить, что командую здесь я, и не допускать классической ошибки – не позволять, чтобы пациент ставил мне свои условия. Будет совсем не просто вызвать у него позитивный перенос на меня, чтобы он почувствовал полнейшее ко мне доверие. Это не обычный клиент, который пришел, чтобы я помог ему справиться с его неврозами, а только человек, который осознает, что обязан повиноваться. Кроме того, он – животное, которое находится на своей территории, а я конкурент или даже охотник, от которого надо держаться подальше».
– Располагайтесь там, где вам удобнее, – ответил он.
Де Молина-и-Ортега лег на кушетку и сложил руки на груди; было похоже, что он знал, как происходят сеансы психоанализа. Расслабленность этой позы, кажется, даже указывала на то, что он уже подвергался этой процедуре. Судя по тому, что Фрейд прочитал в досье, кардинал, несмотря на свою молодость, объехал полмира и вполне мог встретиться с каким-то его подражателем. Фрейду осталось только сесть в кресло возле стены. Отсюда он видел только лежащее тело, на котором выделялись блестящие черные ботинки с золотыми пряжками, и красные носки. Он кашлянул, прочищая горло, и положил горящую сигару в пепельницу на ножке, кем-то заботливо поставленную здесь утром.
Глава 6
– Прежде всего, благодарю вас за то, что пришли, и хочу заверить, что все сказанное и записанное во время этих сеансов, является профессиональной тайной.
Вторая фраза была частью обрядовой формулы. Помимо положенного уведомления о секретности, она успокаивала пациента и настраивала его душу на более мирный лад. Однако, закончив ее произносить, ученый сразу же понял, что не сможет сдержать обязательство: для папы тайны не будет. И, осознавая это, увидел, что грудь де Молины-и-Ортеги слегка вздрагивала, словно тот смеялся. Однако в этом ученый не мог быть уверен: со своего наблюдательного пункта он не видел лицо.
– Доктор Фрейд, – раздался спокойный голос де Молины; он звучал как «Аве Мария» Шуберта. – Я боюсь лишь Божьего суда. И думаю об этом потому, что Бог – моя совесть, место, где постоянно спорят Добро и Зло. Я не пассивно доверяю Его воле, а беседую с Ним смиренно, как ученик, который спрашивает и отвечает, когда спрашивают его. Но я полагаю, что вы хотите узнать у меня совсем другое. Вас интересуют сны, верно?
Фрейд позволил ему продолжать, не ответив на вопрос ни утвердительно, ни отрицательно. Важно было, чтобы де Молина говорил.
– Несколько недель назад, – начал де Молина, сосредоточив взгляд в одной точке на потолке, – я видел сон. Я будто бы находился в незнакомой стране, возле моря, и был мой день рождения. Мужчина и женщина, с которыми я был знаком, но не имел с ними доверительных отношений, с трудом отвели или отнесли меня на небольшое расстояние – может быть, отнесли на руках, этого я не помню – и при этом просили меня держать глаза закрытыми. Открыв глаза, я сразу же поднял взгляд к ночному небу и увидел скопления разноцветных звезд, которые кружились, словно от ветра. Я как зачарованный смотрел на это грозное, но не пугающее зрелище. И был благодарен тем, кто привел меня сюда и позволил насладиться таким зрелищем. Потом я заметил маленькую яркую звезду, которая то появлялась из красного облака, то исчезала в нем, как терпящий бедствие корабль в волнах, и мне захотелось ее защитить.
Авторучка Фрейда, начертив последнюю запятую, замерла на месте, и ученый стал ждать возможности записать конец.
– После этого я проснулся, – закончил де Молина. – Надеюсь, доктор, что я был вам полезен.
По духу сеансов Фрейда должно было произойти в точности противоположное. Это он должен помогать тем, кого выслушивает. Чтобы подавить вздох, ученый стряхнул накопившийся пепел с сигары «Трабукко», еще горевшей в пепельнице, и сделал глубокую затяжку, чтобы набраться сил. Потом подчеркнул несколько образов, в которых посчитал нужным разобраться глубже – пару, которая вела или несла де Молину, благодарность, яркую звезду и желание защитить. Практически это был весь сон.
– Монсеньор де Молина…
– Можете называть меня Хоакин. Думаю, что при наших с вами взаимоотношениях я могу облегчить наше общение.
Вот первый признак переноса – естественная предрасположенность пациента к аналитику. Но она возникла слишком быстро, за ней может скрываться более грубая наклонность, близкая к лживости. То, что де Молина начал рассказывать сон раньше, чем его об этом попросили, может указывать на captatio benevolentiae – лицемерное старание приобрести симпатию собеседника. Если только де Молина незнаком уже с его методом; в этом случае он, возможно, хотел ему помочь пройти всегда деликатный этап сближения, преодолев расстояние между ними своим великодушием, словно прыжком.
Фрейд решил не исследовать побуждения, заставившие де Молину проявить такое доверие. Но его поведение само по себе было необычным, и Фрейд отметил его в тетради значком в углу страницы. Это могло быть проявление более или менее ярко выраженного гомосексуализма, очень распространенного среди знакомых ему священников. Или это была ловушка, цель которой – изучить его собственные реакции.
– С удовольствием, Хоакин, – ответил он.
Он специально не ответил на его вежливость тем же – не предложил называть себя по имени. То ли он не хотел, чтобы в будущем их отношения стали слишком фамильярными, то ли решил, что за поступком де Молины могла скрываться снисходительность высшего по положению к низшим, хотя тот был намного моложе его. Такая снисходительность, близкая к высокомерию, естественна для людей, привыкших к власти, – например, для некоторых аристократов и промышленников. И с ней часто сочетается злоупотребление сексом, от чего страдают служанки или работницы.
– Вы не помните, Хоакин, в течение дня, который предшествовал сну, у вас не было какой-нибудь особенной встречи с кем-либо? Или не привлекло ли ваше внимание что-то необычное?
– Что вы имеете в виду под словом «особенная», доктор Фрейд?
– Ничего исключительного, – ответил ученый. – Возможно, просто что-то, выходящее за рамки повседневной рутины.
Де Молина сделал вид, что задумался. Наконец он качнул головой и ответил:
– Такого, насколько я помню, не было; но я подумаю об этом. Желаете ли вы, чтобы я рассказал вам еще один сон?
В некоторых случаях, с некоторыми своими пациентами, Фрейд был похож на Моисея, который раздвигал воды Красного моря и доставал с морского дна самые тайные и имевшие самые прочные корни побуждения сознания. Но сейчас он чувствовал, что должен вооружиться прославленным богословами терпением библейского Иова, а к Иову он не чувствовал ни уважения, ни любви. Он был похож на того крестьянина, который, пытаясь выкопать картофелину мотыгой, каждый раз видел, как его усердный батрак с удовольствием показывает ему эту самую картофелину, которую вынул из земли голыми руками. Цель Фрейда была вытащить на поверхность подсознание, как клубень, и ему было очень неприятно видеть, что другой его опередил и сделал его старания напрасными.