– Он заграницей живет.
– А-а… Ну тогда пусть переведет.
Моисеич убежал в другую комнату и вынес большой черный мобильник с антенной.
Чтобы дозвониться потребовалась целая вечность.
– Боря! Да, хэллоу сан! Мне… Послушай! Мне очень срочно надо, чтобы ты поехал в банк и сделал перевод… Нет, не в этом дело! Одному человеку… Ну какая разница, мне это позарез надо! Жизненно надо! Девяносто тысяч. Я тебе говорю, от этого зависит моя жизнь! Нет, не шутка! Он вот рядом со мной сейчас стоит с пистолетом! Что значит, у тебя нет! Ты издеваешься! Слушай… Хех! Я тебя часто в жизни обманывал? Каких на хрен копов! Это у вас там в Майами копы, а у нас менты драные! Я тебе говорю… Борь! Алло! Боря!
Мертвый женский голос возвестил, что связь прервана.
– И у него тоже пока нет, – провалившимся голосом вымолвил Моисеич.
– Ну че мне с тобой делать-то?
– Толя, я вас очень прошу сейчас…
Толян с кислой миной отмахнулся.
– Я тебя уважал! Я тебе верил! Я был мальцом, ты для меня был дядя Миша, я это помню, понимаешь? И всегда буду помнить.
– Понимаю.
– Но простить я тебя не мо-гу.
– Деньги будут. Щас он с кредитом своим вшивым разберется!
– А если ты мне врешь в глаза?
– Я?!
– Ага. Ты, может, думаешь, я… думаешь, у меня мозги от хорошей жизни заплыли?
Толян отпил из бутылки и, шаркая шлепанцами, направился к лестнице.
– Че ты мне никогда верхний этаж не показывал? А сам туда бегал. Может, у тебя кубышка там, а? С червонцами…
Он стал подниматься по лестнице, отозвавшейся мучительным треском пыльных ступеней.
– Сюда иди! Или решил сбежать тайком? Михал Моисеич!
Делая то, что вряд ли бы надумал, если б не выпил, Толян сначала вломился в бывшую спальню, где на голой доске кровати валялись окаменелые с прошлого лета горошины. Потом дернул дверь второй комнаты и убедился, что та заперта.
Вверх по лестнице затопали старческие ноги. Толян обернулся и увидел злые черные глаза и остервенело сжатые губы.
– Вот, бери! – Моисеич сунул ему под нос две золотые медали. – Бери, бери! Я б их все равно продал рано или поздно!
– Кончай, – вяло отрезал Толян и постучал пальцем по двери. – Че там у тебя?
– Барахло всякое!
– Открой.
– А провались оно… – старик, кашляя и ворча поплелся вниз.
– Давай, давай! А то, если хочешь, я медальки возьму!
Через минуту Моисеич вернулся со связкой почерневших от времени ключей.
Натужно крякнул замок. В полутьме Толян к своему немалому изумлению разглядел множество диковинных предметов. Был здесь и громадный иудейский светильник-ханукия, и мушкет восемнадцатого века с истлевшим прикладом, пять узкоглазых деревянных болванчиков, облупившаяся статуя Будды, какие-то глиняные миски, горшки, серебряный гравированный турецкий кофейник.
В темном углу торчал самый колоритный экспонат: сделанный в метр высотой пузатый глиняный урод без какой-либо одежды с широкой как у жабы щелью рта, по-свинячьи вздернутым носом и близко посаженными крокодильими глазенками. Безобразно злая, презрительная харя.
– Это у тебя че тут?
– Че… – пробурчал Моисеич. – Из запасников. В девяносто третьем, когда музей закрыли, с имуществом катавасия вышла. Мне, как доверенному лицу…
– А-а, вот оно что! – ощерился Толян. – Я-то все думал: на кой вы, археологи, древний хлам откапываете, раз ничего себе оставить не можете? В чем кайф? А тут гляди-ка… Во-она, что наша профессура на чердаках хранит!
Он хлопнул Моисеича по спине, как старого приятеля, чуть не сбив его с ног.
– Я… вас попрошу ничего не трогать.
– Я тя тоже попрошу!
Толян вошел в комнату и начал разглядывать предметы, непременно щупая каждый из них.
Глиняный толстяк, с самого начала приковавший его внимание, рождал в памяти какой-то смутный знакомый образ.
«Это ж Бурят… голый в бане!»
– Япона мать, точно Бурят – один в один! – прошептал Толян, гладя болвана пальцами по лысой голове. – Только цепи не хватает! Моисеич, зажги свет!
– Здесь лампы нет.
– А елки! Этот… как его? Кто это?
– Статуя-копилка из Иордании. Четырнадцатый век. Поразительно хорошо сохранилась… Нет! Ну не трогайте!
– Да я подвинуть хочу ближе к свету! – пропыхтел Толян.
– Вы ее не вытащите, сломаете только! Она пережила Мамлюкский султанат, нашествие Тамерлана, Османскую империю, Арабо-израильскую войну сороковых годов!
Моисеич раздраженно вздохнул и выдавил то, что, кажется, само не хотело слетать с языка.
– Там внутри… джинн. Вязь на подставке гласит.
– А куда ему деньги совали?
– В рот.
«Надо его Буряту подарить!» – ни то в шутку, ни то всерьез подумал Толян.
– А этот джинн, случайно, за бабки желания не исполняет?
Моисеич пожал плечами и ничего не ответил. В этот миг он напомнил Толяну кого-то из его давно забытых школьных учителей.
– Значит так, – заявил Толян, выходя из комнаты. – Будешь сегодня дома. Часа через три к тебе заедет грузовик, и мои люди все это отсюда вынесут. Ты им объяснишь, как упаковывать, чтобы ничего не разбилось. Понял?
– Толя… – с задавленной ненавистью проскрипел Моисеич.
– Ну понял, да? А то у тебя не сегодня-завтра дом развалится и все добро похоронит. Не годится это… Не проявляешь должной ответственности!
Толян хлопнул старика по костлявому плечу и, насвистывая, двинулся вниз по лестнице.
Глиняного болвана он уже мысленно окрестил корешем.
У реки
Коля крепко завязал шнурки своих новых, правда уже потускневших от пыли кроссовок, заткнул в носок десятирублевку на жевачку или мороженное, поправил очки и полуодетый подошел к зеркалу. Все нормально, кроме дурацких полос на спортивных штанах, которые почему-то сделали зелеными. Шмотки были привезены отцом из Чехии.
«Там такая фигня в моде…»
Он по-киношному напряг все мышцы, которые несмотря на семилетние занятия плаваньем все еще не казались внушительными.
Прибрал рукой стожок давно нестриженных и нечесаных волос на голове.
Вышел из дома.
– Ты на реку? Обгоришь! – крикнула мать.
Коля выкатил из-за гаража высокий, похожий на металлическую стрекозу велосипед и, оседлав его, тронулся в путь.
Алинка, загоравшая в шезлонге, проводила его своим обычным бездушно-насмешливым взглядом.
Ласковый ветер приятно бил в лицо и щекотал плечи. Под колесами шуршали камешки. Солнце палило так, что деревья, дома и трава словно горели изнутри.
«Может, и правда поплавать? Надо было плавки надеть…» – запоздало подумал Коля, когда впереди уже нарисовались четверо ребят с велосипедами.
Купаться ему в глубине души не особенно хотелось. Наскучило. Хотелось съездить подальше за реку, где он еще никогда не бывал. Может быть, даже до соседней деревни.
Возле магазинчика стояли Алешка, Влад, Максим и его сестра Рита.
– Ну че, едем?
Коля заметил на плече у Риты замысловатую черную тату.
«Наверно, только что из Турции…» – с белой завистью подумал он.
Рита ему нравилась. Впрочем, как и несколько других девчонок в Москве.
– Наперегонки? – предложил Влад.
Состязаться в такую жару было сродни заплыву в огромной горячей ванне. К тому же Рита ездила только на багажнике брата и была бы обузой.
Неспеша проделав знакомый как пять пальцев путь, друзья достигли крутого спуска, ведущего к реке.
– Я не пойду купаться, – хмуро промолвила Рита, опустив свои меланхоличные карие глаза.
Никто не стал спрашивать, почему. Плавать в мальчишеской компании вряд ли было бы для нее удовольствием. Видимо Рита ехала с ними лишь для того, чтобы полюбоваться пейзажем со склона.
– Я тоже не пойду, – сказал Коля, не желая кривить душой.
– А ты-то че? – удивился Алешка.
– Да так… надоело.
– Ясен корень!
– У меня все равно плавок нет. Лучше посторожу велики.
Максим многозначительно кивнул сестре.
– Смотри! Мало ли…
Он воображал, что за Ритой ходит свора недостойных воздыхателей, в числе которых может быть и Коля Чайкин. Коля примирительно махнул ему рукой.
Ребята стали спускаться к реке. Рита села на траву, сняла сандалии, и, обхватив тощими руками ноги, устремил взгляд вдаль.