– Теперь ты мне ответь, – промолвила вдруг Галка. – Мне здесь все очень нравится, честно. Спасибо! Но… я так и не поняла, что ты хотела во мне разгадать, когда привела меня сюда? Я просто ставлю себя на твое место и… я бы никогда так не сделала. Только из-за того, что мы второй раз случайно встретились.
– Я верю в судьбоносные встречи и совпадения. Я же тебе рассказывала про то кольцо.
– Да. Офигенный случай!
– А еще… – Ида просто улыбнулась и пожала плечами. – Здесь по ночам немного не по себе одной.
– Да ладно! Ты же в России жила. Уж там-то гопники на каждом углу.
– Нет. И не наговаривай на Россию… Я о другом.
– Чудищ боишься?
– Да. Знаешь, когда ночью сидишь с зажженным ночником, а из темноты к тебе в окно какие-то белые бабочки, мошки лезут. Или комар длинноногий скачет по стеклу… У-ух! Мне они почему-то напоминают ужасы из Босха.
– Хм, да… Как сейчас!
– И кажется, будто они часть чего-то большого, того, что спряталось в темноте и не хочет показываться. До поры.
– Знаешь, кто из писателей этого боялся?
– Кто? О-о, нет, не подсказывай, знаю! Гоголь! – Ида самодовольно вздернула нос. – Писал про чертей, и сам же потом ночью дрожал от страха. Я читала.
Галка недоуменно хмыкнула, видимо загадав совсем другого человека.
Ида снова задумчиво опустила глаза.
– А еще когда солнце светит сквозь лес на закате, перед самым заходом. Кроны деревьев становятся почти черными… Тоже кажется, что там кто-то прячется и следит. Кто-то или что-то. Очень большое.
– Чудо-юдо болотное! – низким загробным голосом промолвила Галка, жутко заглядывая в глаза.
– Ах-ха! Ты тоже о нем подумала?
– Да, а че? Мы все жертвы русских сказок и советской мультипликации. Ассоциативный ряд из детства тянется. Еще скажи, что тебе не являлись в страшных снах все эти… медведи на липовой ноге.
– Я наверно поздно родилась.
Галка некоторое время молчала, словно собираясь духом.
– А я, раз уж на то пошло, терпеть не могу собак.
– Почему?
– Не знаю. Просто фобия.
Ида вспомнила, как лет пять назад во время отдыха в Крыму она возвращалась с моря и среди холмов на безлюдной дороге повстречала свору бродячих собак. Они зарычали, начали вскидываться и лаять. Одна даже попыталась тяпнуть Иду за ногу. В ту минуту Ида была дико напугана, но каким-то неведомым образом мобилизовала все свое самообладание и железным шагом прошла мимо псов, не сорвавшись на бег, не закричав и даже не обернувшись. Собаки полаяли и убрались восвояси.
Потом Ида узнала, что настоящие псы-убийцы нападают, вместо того, чтобы брехать и топорщить шерсть (прямо как люди).
– Ладно, я спать!
Галка встала из-за стола и пошла чистить зубы.
Когда она раздевалась у себя в комнате, Ида сняла свой серебряный крестик и, подойдя к Галке, настойчиво вложила ей в руку.
– Вот, бери.
На миг она подумала, что дарить надо что-то другое. Все-таки крестик – это крестик…
– Ты че?
– Бери!
– Ладно. Ах да, ты же буддистка!
– Да какая я буддистка… Просто хочу, чтобы у тебя кое-что осталось от меня.
Галка повесила крест на шею.
– Я тебе тогда тоже подарок сделаю.
Галка покопалась в своем мешочке с украшениями и достала круглый бронзовый кулон, величиной с пятирублевую монету, который носила в первый день знакомства.
– Это… а-а это тот солнцеворот?
– Черное солнце.
– Точно.
– Мой парень… уже бывший нашел, когда занимался раскопками вместе с Барабановым. Тут недалеко. Старая вещица. Не знаю, насколько древняя, но точно не фальшивка.
– Спасибо, Галь. Ой, а ничего что…
Галка небрежно махнула рукой.
– Ничего! Мне теперь не нужен ни он, ни его подарки.
Ида повесила оберег себе на шею и крепко обняла подругу за разрисованные плечи.
– Стану язычницей!
Старый гауптман
В первый свободный день Людвиг сразу же поехал в Зенфтенберг, чтобы отправить отцу телеграмму с объяснениями. Он тщательно обдумал каждое слово, прежде чем колеса старомодной, нанятой в Шварцкольме брички затрещали по булыжным улицам небольшого скучающего города.
Подходя к зданию почтамта, Людвиг услышал протяжный паровозный свист, донесшийся со стороны железнодорожной станции. В этом звуке было что-то утешительное, манящее.
И вдруг на какое-то мгновение Людвигу страстно захотелось наплевать на Шварцкольм, купить билет до Мюнхена, вернуться домой. Пусть этому не будет оправдания, и отец не захочет его видеть, и следующим местом его работы вероятно станет закуток клерка в банкирском доме Ваксберг и К
o
Отослав телеграмму, Людвиг отправился гулять по городу. Как и во всех старых провинциальных городках тут были красивые дома с маленькими окнами и высокими черепичными крышами, построенные еще на заре позапрошлого века. Громадная церковь из красного кирпича разливала вокруг себя нежное дыхание органной музыки. На Марктплатц по-утреннему тихо стучали туфли рассеянных прохожих, цокали копыта. Голоса мальчишек-газетчиков, стоявших по углам с сонно-равнодушным выражением лиц, назойливо и бездарно разгоняли тишину:
– Забастовки рабочих в Берлине!
– Столкновения в Гамбурге! Десятки раненных!
«А, может, и лучше жить на отшибе?» – подумал Людвиг. – «Пока родина не перебесится со своей собачей свободой…»
Кажется, он уже успел подзабыть все прелести жизни больших городов в тяжелые времена.
Чтобы избавиться от невеселых мыслей Людвиг начал посматривать на девушек. Он подходил то к одной, то к другой, заглядывал в глаза, надеясь отыскать в них кое-что, ощутимое глубоко на подсознательном уровне.
– Разрешите с вами познакомиться! – он произносил эту банальнейшую фразу, от которой несколько лет назад сам заливался краской, с отточенным изяществом актера и равнодушием рыбака, забрасывающего удочку.
Молодые фройляйн вежливо отстранялись или отшучивались, что, впрочем, не удивляло и почти не огорчало Людвига. В Мюнхене он имел некоторый вес – как никак, его отец был председателем возрожденного Общества баварских иллюминатов, основателем кафедры в Университете Людвига-Максимилиана и почетным членом венского «Малого круга». Но здесь, в глазах непосвященных провинциалок Людвиг был всего лишь низкорослым учителем без гроша в кармане, работающим в какой-то нелепой школе оккультных наук. Большинство немагов имело о ней самые смутные, порой даже оскорбительно-дикие представления, и Людвиг понял, что надежнее будет создать себе легенду.
Зайдя в уютное кафе, он подозвал миловидную официантку и заказал обед, напоследок в который раз изъявив желание познакомиться. К величайшему изумлению Людвига в глазах девушки вдруг вспыхнул многообещающий огонек.
– После работы, – улыбнулась она. – В семь часов жди возле задних дверей.
Людвиг повеселел.
Новая знакомая жила на окраине Зенфтенберга, там, где старые ветхие дома с протекающими крышами и чахлые сады, переделанные под картофельные огороды, уже не могли скрыть мрачное лицо нового времени.
– Ты наверно не был на фронте, да? – лукаво спрашивала Роза.
– И не жалею.
– Правильно. У меня братец оттуда вернулся. С тех пор только пьет и хнычет, как младенец. Работать не хочет!
– Я могу его понять.
– А я нет. Вот и пришли!
Они подошли к длинному облезлому дому, больше похожему на солдатскую казарму. Во дворе двое мальчишек пытались играть в кегли колесом от телеги.
Роза развернулась и вдруг шутливо чмокнула Людвига прямо в лоб.
– Ну все, пока! Спасибо, что проводил.
Людвиг почувствовал, как крылья за его спиной усыхают и отваливаются, словно мертвые листья.
– Еще увидимся!
– Вряд ли, – он хмуро пожал плечами. – Я живу далеко отсюда.
– А где?
– Неважно. Пока!
Людвиг махнул рукой и в серых вечерних сумерках побрел искать место для ночлега.
Все правильно – Роза была на пол головы выше, чем он!
Людвиг шел по каким-то мутным улочкам, ругая себя за мягкотелость и гадая, сколько может стоить дрянная комнатушка где-нибудь в трактире.