– Но, кстати, – продолжил Тимур, – читать в транспорте я бы не рекомендовал. Трудно сосредоточиться, толкотня.
– Разве что детективы.
– Детективы, – он поморщился, – я не читаю.
– А почему? Вот там сюжеты! «Господин с собачкой». В пальто, утром, идет по бульвару. Собачка на бельевой веревке.
– В детективе много выдумки. И мало созерцания.
– «Торговый ряд», – объявил водитель, – следующая остановка «Гастроном».
– А мне выходить через одну, на «Универсаме», – сказала Маша.
– Ой, мне тоже! Где ты живешь?
– В доме 45, такая высотка из красного кирпича. Самая крайняя. За ней пустырь.
– Так мы соседи… Я живу рядом, в доме 47… Ну и дела! Как здорово, что мы встретились. Вообще, на автобусах редко езжу. Поэтому, наверное, классику не всю еще осилил. Мировую, имею в виду. Обычно на машине, и очень быстро. Я объезжаю пробку дворами.
– Дворами?
– Да, но сегодня и завтра машина в ремонте… нужно немножко…
Впереди просигналило, и вдруг автобус поехал, набирая скорость. И вскоре они вышли.
Уже виднелся небольшой сквер, несколько тополей и лавки, а посередине фонтан, похожий на металлический таз, в центр которого вкрутили узкую трубу. Летом здесь была тень и прохлада, в клумбе пестрели цветы, а на лавках сидели люди. Сейчас же лишь влажно блестели столбы фонарей, да стая ворон, резко каркая, бродила вокруг фонтана. Сразу за сквером начинался ряд блочных новостроек. Район казался очень обустроенным: в каждом дворе были врыты качели, «гусеница» и пластмассовая горка.
– Я-то живу здесь недавно, – заметил Тимур, – переехали с Речного вокзала, а раньше, говорят, пятиэтажки…Их не осталось почти.
– Знаю, мы с Ниной, моей подругой, гуляли. На той стороне, ближе к кладбищу – есть. Я сейчас к ней зайду… мы еще, может, погуляем.
– Эх, кладбище, – вздохнул Тимур, – философские мысли! Прекрасная горькая жизнь…
На прощание он спросил у Маши адрес электронной почты: «У меня вопрос по конференции будет. Да и так, на всякий случай…»
Небо уже темнело, тяжелые тучи отливали синим, по бетонным стенами текли красные полосы. Дома такие высокие, закат не увидишь, лишь отблеск его, медленное таяние света.
– Ну почему же! – говорила Нина, – если чуть выше – подняться на последние этажи, будет видно. Красивая панорама. Закат над крышами. Да мы посмотрим, хочешь?!
Нина уже давно ждала, и вышла встречать на лестничную площадку. В халате с розовым пояском и в шлепанцах на босу ногу. Она стояла, чуть улыбаясь, ее белые крашеные волосы, точно пена, спадали на узкие плечи.
Прошел возраст, когда они играли в куклы или лепили из пластилина сказочных зверей. Но в комнате Нины ничего не изменилось, все так же, на подоконнике, росла тонкая финиковая пальма, а на письменном столе, в банке, стояли фломастеры.
«Это судьба! – расширив глаза, торжественно произнесла Нина, когда Маша рассказала о необычной встрече в автобусе, – вот увидишь!» Она включила радио и, привстав на цыпочки, стала танцевать. «Тум-тум-тум» – звенела мелодия, будто монеты сыпались.
– Не хочу, – ответила Маша и отвернулась. На душе было грустно. Таял снег, сумерки опустились в город…
3.
Шаги на лестнице стихли. Где-то рядом зудяще сверлили стену. Так поздно! Маша вернулась в комнату и, забравшись в кресло, полистала книгу, которую сегодня подарила Нина. Красивая мелованная бумага, на каждой странице рисунок: розы, девушки с золотыми косами, печальные прекрасные дали и домики в одно крылечко. Слева от картинки крупными, вьющимися буквами стихи напечатаны, по стихотворению на страницу. «Я любил, я так любил, а вы…» Смущало. Весь сборник был о любви, на самые разные лады поэты с тоскливой терпеливостью перебирали одну и ту же, одну и ту же струну. Она отзывалась то мягче, то строже, то вдруг с яростной мольбой и проклятием – от силы прикосновения зависело звучание. Но все же – и тут ничего не поделаешь – то была всего лишь одна-единственная струна. Как странно – стенать о несбыточном, признаваться в собственной слабости или слащаво воспевать невозможное счастье. Ей думалось, существовала во всем этом какая-то тонкая, едва уловимая, фальшь. Ну, любовь. Ну и что? Приятно, конечно, с Тимуром идти по шумной улице, приятно рассуждать про современную историю, спорить, смеяться. Еще лучше пить у него на даче, на террасе, чай с клубникой. Но в жизни есть много и другого. И, кроме того, счастье – не только в розах с облаками.
Маша встала на табуретку и убрала книгу на дальнюю, верхнюю, полку. Зашторила окно. Включила настольную лампу. Ее комната была обычная, даже стандартная. Впрочем, а что тут еще можно придумать. Кровать у стены, книжный шкаф, письменный стол с компьютером, кресло в углу. Круглый, узорчатый, коврик на полу.
Но сегодня, в день рождения, посередине комнаты – еще стул, пиала с ванильным зефиром и конфетами, на кровати – аккордеон. Как все-таки душевно они пели, и конца, казалось, не будет наигрышам. Только Тимур немного скучал. Он мало знал песен и вообще не пел. Он бродил вокруг шкафа и рассматривал книги.
Потом на кухне пили вино, заедая голландским сыром. Коля высунулся в окно: «Какое поле!». Он утверждал: «Если за окном – поле и цветы, жизнь становится еще прекраснее».
– Но там все вытоптано, – ответила Маша, – и кроме крапивы-полыни ничего не растет. А вон широкая тропинка. По ней гуляют с собаками.
– А за пустырем – другой район?
– Да, уже другой.
– С днем рождения! – провозгласила сокурсница с института Таня. – Желаю успехов и…любви.
День рождения. Сегодня Маше исполнилось девятнадцать. И теперь, когда она осталась одна, было пустынно, и монотонно капали минутами старинные часы на стене. Она помнила их столько, сколько себя. Менялись квартиры. Мысли. Умерла бело-рыжая кошка Мурка. А часы все шли, из года в год, по кругу.
Маша упала спиной на кровать и лежала, раскинув руки. Вслушивалась в ночные звуки за окном, где-то далеко пролаял пес. На душе стало мирно, она закрыла глаза. Девятнадцать лет…
Жаркое и яркое, словно спелый мандарин, московское лето… Тимур отдыхать не уехал, он работал в туристическом агентстве заместителем директора и одновременно писал заключение к своей диссертации «Роль союза «и» в творчестве Льва Толстого». «Часто именно в мелочах содержится ключ к миропониманию», – любил говорить он. И добавлял: «Толстой мне, правда, теперь как мозоль. Опротивел вконец». Работал Тимур без перерыва: к девяти утра спешил на фирму, поздно вечером возвращался и включал компьютер, чтобы выверять, еще раз переделывать некоторые главы. На подоконнике, и на полу, и на столе – горы книг. И все в закладках, исчерканные карандашом. Его трудолюбию можно было удивляться. Маша, напротив, в июне сдала последний экзамен за второй курс и теперь отдыхала. Проснувшись к двенадцати, неспешно завтракала. Жевала поджаренный бутерброд, читая журнал с последними новостями культуры и политики. Около четырех, устроившись в кресле, смотрела черно-белые детективные фильмы. Наконец, ближе к вечеру, отправлялась в ближайший парк на прогулку с Ниной и с Чарликом, пуделем Анны Петровны. Пудель деловито семенил впереди, они с Ниной шли под руку и разговаривали. Приятно веяло легкой прохладой, и тонкий месяц уже прорезался в бледнеющем сгустке неба. Что могло быть лучше таких вечеров!..
В субботу Маша каталась с Тимуром на роликах, – к выходным Москва стихала, почти все выезжали на дачи, и на улицах, залитых солнцем, было пустынно. Они ехали по центру, мимо старинных домов и зеленых скверов, мимо фигурных фонтанов и памятников с цветочными клумбами у подножия. Было до того жарко, что прикосновение ветра напоминало тканевый лоскут. Ролики у Маши старые, на бугристом асфальте сильно стучали, но это даже нравилось: асфальт хранил дрожь и биение колес, и раскрывался теперь, точно незнакомая тайная музыка так, что город ощущался почти физически, каждым своим, криво поставленным, крохотным камнем. Тимур летел бесшумно, словно тень. Он боялся упасть и обязательно надевал шлем и наколенники. Еще бы, ведь будущему ученому травма ни к чему.