Огонь в печи наконец занялся ровно, смолистые дрова потрескивали, навевая на Матвея сон.
Этой ночью они почти не спали – пара мальчишек потерялись в лесу, а вмести с ними и Каюр, который обычно сопровождал ребятню в тайге. Когда к назначенному часу мальцы не вернулись, мать стала бить тревогу. Все сорвались было с места, но Матвеев отец остановил их окриком:
– А ну стой! Далёко собрались?
Мать потеряшек, Авдотья, крупная и румяная, вскинулась:
– Ну как куда, Матвей?! Сынов моих искать. Они ведь в тайге где-то, одни-одинешеньки….
В голосе явственно слышались слезы. Отец спросил как мог едко:
– А где именно ты их искать собралась? Куда они пошли, знаешь? Уйдете в другую совсем сторону, и что?
Авдотья села, прижав к некрасивому лицу крупные руки. Ее муж, хилый мужичонка Федька, встал с ней рядом и угрюмо спросил:
– А ты, Матвей, чего предлагаешь-то? Чего время-то мы теряем тут?
Отец спокойно глянул на него и ответил:
– Пара минут точно ничего не решат. А вот если уйдем не туда, то может быть худо.
На этих словах Авдотья не выдержала и завыла в голос. Отец рявкнул на нее:
– Ну-ка цыц! Не вой по ним раньше времени. Найдем пацанов твоих, никуда не денемся. Обвел взглядом всех собравшихся вокруг:
– Кто их видел и слышал с утра? Куда они собрались? Авдотья, что тебе сказали, когда ушли?
Авдотья промакивала глаза уголком передника и всхлипывала, ничего не говоря. Федька дернул ее за плечо:
– Ну! Чего молчишь?
Та дернула плечом:
– На речку собирались они. Удочку вон с собой взяли и пошли. Мы, говорит, сами научимся рыбу ловить. Будь она проклята, рыба эта. А вдруг они потонууули….
И она вновь завыла, заплакала. Так, ясно, от нее толку мало. Но главное он услышал – к реке собирались. И тут вперед вышел малец, в замызганной рубахе до колен, босой и весь какой-то измурзанный. Он робко глядел на взрослых и что-то тихо бубнил себе под нос. Отец сначала пытался расслышать, что он говорит, потом сказал громко:
– Тихо все!
Гул вокруг тут же стих, малец тоже аж присел от громкого окрика. Отец присел перед ним на корточки, взял за плечи и спросил тихо:
– Ну, чего ты? Сказывай, что хотел.
Малец приободрился и сказал уже чуть уверенней:
– Они на речку не пошли. Удочку за дом бросили, а сами на ток побежали, глухаря смотреть. Ванька так и сказал – не пойдем, мол, на речку. Ну их, харьюзов этих. Вот.
С этими словами он победно глянул вокруг. Отец потрепал его по вихрастой голове, поднялся:
– Вот что. Двое идут к току, двое к реке. Матвей – он повернулся к сыну – ты к реке. Берешь Игнашку, и идете. По пути осматриваете все кусты и кричите. Понял?
Матвей кивнул. Все понятно. Глянул на небо, махнул рукой Игнату и поспешил за винтовкой. Надвигалась ночь, и хотелось побыстрее отыскать мальцов. То, что с ними Каюр, заставляло волноваться чуть меньше. Этот пест скорее сам погибнет, чем даст их в обиду.
Отец же продолжал раздавать указания, и вскоре народ подхватился и рванул на поиски.
Матвей с Игнатом спешили к реке. Идти было далеко, часа три. И Матвей только диву давался: неужто и вправду братцы могли отправиться в этакую даль вдвоем?
Шли, заглядывая под каждый куст и временами покрикивая. Серко бежал впереди, настороженно принюхиваясь и иногда оглядываясь на Матвея.
До реки они не дошли. Когда вокруг было уже совсем темно, Серко вдруг рванулся в сторону, и вскоре оттуда донеслось его легкое повизгивание. Матвей с Игнатом не сговариваясь ринулись в ту сторону и… глазам их престала такая картина: на земле, свернувшись клубком, лежал Курай. Голову он положил на спину свернувшегося таким же клубком белобрысого мальчонки лет восьми. Тот лежал, неловко отставив правую ногу, распухшую и грязную. Второй мальчонка, лет пяти такой же белый и грязный, сидел за спиной пса и гладил его по голове. Увидев Серко, младший подхватился и принялся его наглаживать, приговаривая:
– Серко, хороший, славный….
А у самого из глаз катятся крупные слезы.
Старший же лежал все так же молча, явно боясь шевелиться и тревожить ногу.
Матвей подошел, присел перед ним, спросил, внимательно разглядывая ногу:
– Ну, Ванька, чего с тобой приключилось?
И тут старший разревелся. Заговорил, размазывая слезы грязным кулаком:
– Мы с Петькой… наперегонки… и Курай с нами….а потом… потом….
Матвей погладил его по голове, заговорил успокаивающе:
– Ну-ну, все хорошо уже. Мы тебя нашли, сейчас к мамке отнесем. Но сначала к деду Власу, он тебе ногу поправит.
При упоминании мамки оба мальца заревели в голос, выпуская страх. Пока никого рядом не было, держались, как два потерявшихся волчонка. А тут понятно, испуг их догнал. Темно, страшно, больно….
И тут заговорил Игнат:
– А Каюр-то каков молодец, а?
Он погладил пса, и тот благодарно зажмурился – затек лежать без движения.
Игнат же продолжил:
– Вы ему теперь косточки сахарные каждый день таскать должны. Он вас не бросил и Ваньке вон боль в ноге унял, а, Вань?
Ванька посветлевшими глазами поглядел на пса, погладил его, на миг забыв о болящей ноге. Матвей поднялся:
– Ладно, хватит рассиживаться. Мать уж извелась вся. Мечется по лесу, вас, оболтусов, ищет. Пошли.
Вручил Игнату винтовку, подхватил Ваньку на руки и пошел упругим шагом.
Когда они пришли к стану, у костра шла суета: отец готовился отряжать народ на ночные поиски. Все замолчали, увидев Матвея с Ванькой на руках. Авдотья кинулась к ним, попыталась схватить сына, прижать к груди… Матвей не дал:
– Погоди, теть Дотя. Нога у него повредилась. Ему к Влас Микитичу надо.
Дед Влас всем в деревне правил вывихи и переломы лечил. Вот и сейчас он принялся народ от костра отгонять:
– А ну разойдись! Разойдись, говорю! Мне свет нужен.
Все расступились, и Матвей уложил Ваньку на лавку у костра. Младший Петька уже держался за мамкину юбку, а та гладила его по вихрам и смотрела на деда Власа, с кряхтением суетившегося вокруг лежащего на лавке Ваньки. Мальчишка смотрел на деда испуганными глазами, но виду старался не подавать.
– Тааак – кряхтел дед, – это что ж тут у нас такое приключилось? Неужто поломал ногу-то?
Он аккуратно пробежался пальцами по стопе. Ванька испуганно зажмурился, готовясь к боли, но дед Влас уже убрал руку. Хмыкнул удовлетворенно:
– Нормально, жилу потянул. Повязку потуже с шерстью собачьей, да молока с медом на ночь. И через пару седьмиц побежит опять.
Авдотья выдохнула, Ванька тоже заметно повеселел…
И вот теперь Матвей сидел в тепле у печки и кивал носом, проваливаясь в дрему и выныривая из нее временами. Отец тронул его за плечо:
– Сын, ты давай, подреми пока на лавке вон. Как приедут делегаты – он покатал на языке непривычное слово, – я тебя толкну.
Матвей кивнул, перебрался на соседнюю лавку и улегся, блаженно потянувшись до хруста в спине. Пара минут, и он провалился в сон.
Проснулся резко, от звучащих за окном громких голосов. Кто-то высоким, немного надтреснутым голосом говорил:
– Мы к вам не сами по себе приехали! Мы – Советская власть!
Именно так, с заглавной буквы и сказал. Старшаки не пропускали в дом нескольких мужчин, столпившихся перед крыльцом. Матвей вскочил, глянул на отца вопросительно. Тот ответил:
– Погоди, сын. Посмотрим, как вести себя станут. Если вежливые, и мы с ними со всем уважением. Ну а ежели нет… Вот и посмотрим, что за власть такая.
На крыльце меж тем разгорался скандал. Вперед выступил широкоплечий усатый мужик в кожаной куртке и грязных сапогах. Глядя на старшаков исподлобья, он рыкнул густым басом:
– А ну пшел с дороги, пащенок. Кому путь заступил?!
Старшак, тот самый, давний Матвеев неприятель, не сдвинулся с места, глядя грозному чужаку прямо в глаза:
– А не отойду, так что?
Тот попытался было хватануть его за грудки, но старшак сбил его руки и рыкнул в ответ:
– А ну охолони.
Отец поднялся – пора было вмешиваться. Все уже было ясно.