Прощание с чернявыми и Клепой, оставшейся с ними в качестве залога, было недолгим и не бурным. Запомнилась только пятая жена, вертящая пальцем у виска и наталкивающая своими действиями на мысль о суициде.
Но Клепа Клепой, палец пальцем, а жить как-то надо, вопреки всем бедам, внезапно свалившимся на глупую голову. Оглядевшись по сторонам, Михаил решил здесь и остаться, в сиих местах. И выдавать себя добровольно за целителя тел и душ человеческих.
Вот его-то, вместе с Филиппком и Годзиллой, хотел задействовать в своей следующей афере Андрей Джонович. Да и еще были некоторые наметки в планах авантюриста, что требовали мобилизации всех имеющихся средств и сил, но не настолько важные.
Прознал он недавно, что у Клавки – секретарши – намедни ночевали два каких-то геолога или археолога. И по причине безденежья и скудоумия оставили ей в расчет за чистую постель и обильный ужин не то медальку, не то орденок иноземный. Ценность не объявлялась. Но вещь старая и сама по себе чего-то стоит. А если и не стоит, то все равно пригодится.
Но это потом.
А сейчас была отдана команда Филиппку, чтоб он позвал для беседы этих двоих, которые сейчас в куче навоза стоят.
4 Глава
Коварный план
Эдвард переступил порог богомерзкого заведения, куда их с Зулей под торжественные речи затащил сноровистый Аристофан и смачно плюнул на пол. Оглядев помещение, понял, что человеческая фантазия не имеет границ. Особенно здесь, где она перещеголяла всё и вся.
– Закройте рот, коллега, и держите карманы зашитыми. Последнее вытянут, – почесывая подбородок, прошептал ошарашенный Эд. – Ну и местность… Как в планетарии, то есть в кунсткамере. Нет, как в этом…
Но где «в этом» или где «в том», в голову категорически не лезло. Сравнивать было просто не с чем.
Круглый загаженный зал, окутанный сигаретной дымкой, был разделен на четыре зоны, словно на четыре исторические эпохи: каждая со своими предметами быта и микроклиматом, который окружал последователей зарождающегося капитализма и беспросветной глупости. Последняя с завидным постоянством существовала во всех временах.
Первая четверть зала – кирпичные стены и бетонный пол, покрашенный серой шаровой краской. На стенах намалеваны грязно-желтые облака и такого же цвета зайцы, которые сидели на них.
Вторая четверть – завешана кривыми зеркалами. Настолько кривыми, что, казалось, они уже искажают окружающую действительность, а не только то что в них отражается. А на полу все те же самые зайцы. Такие же грязные, только розовые.
Третья четверть зала железная, холодная и темная. И даже временное пребывание в ней вызывало чувство страха, а также желание взять в долг и скрыться.
Ну а четвертая четверть зала была просто заставлена всяким хламом. Столами. Стульями. И прочей нужной для распития пива мебелью. И поэтому не нуждалась ни в каких оценках. Но являлась полной противоположностью остальных залов, с зайцами, железными стенами и кривыми зеркалами.
Посреди четвертой секции, как бы в отместку человеческой природе, была намалёвана синяя русалка со спиннингом в руках и бычком «Беломора» в синих губах.
– А горячее здесь подают? – поинтересовался Зуля, судорожно сглотнув слюну и прислонившись к синему хвосту кудесницы моря. – Чего-то пахнет как-то? Рыбой, или килькой? Непонятно.
– Ну ладно, Казимир, ты пока понюхай чем пахнет, а мы на беседу отойдем. – Филипок подтер пальцем влагу под носом, подтолкнул Эда к железной окрашенной двери.
Распахнув ее, Эдвард зашел в полутемную небольшую комнатку. Там под мелодичную музыку "Рамштайна" и не менее мелодичное сопение Годзиллы сидел и попивал ароматный чаек Андрей Джонович.
– Проходи, присаживайся. Поговорим, – Стараясь казаться учтивым и гостеприимным Андре, указал взглядом на свободный стул.
Эдвард присел и, глядя на чайник, вопросительно вытянул шею.
– Да, да, да. Можешь налить. Баранки бери в прикуску. Годзилла, передай продукты.
Баранки оставляли желать лучшего, но за неимением бутербродов с икрой сгодились и они. Утолив первый голод чуть ли не ценой зубов, Эдвард все-таки решился спросить Андре о причине своего вызова.
– Ну, чего скажешь? Зачем звал?
– Слышал я о твоих поисках спонсорской помощи в деле прокладки нового пути и уничтожения старого методом засыпки и закладки… – закатив глаза к потолку начал изрекать какую-то «бодягу» Андрей Джонович.
– Сам-то понимаешь, чего говоришь? Цицерон…– остановил его Эдвард. – Толкуй понятней.
– Короче, денег хочу вам предложить. Вы ж колодцы хотите копать? Вот я вам денег и дам.
– Вот так просто дашь или чем-то обязаны будем?
– Нет, обязаны не будете. То есть будете, но… не будете, в общем. Короче, слушайте: дам я вам посылочку. Почему именно вам – потому что доверяю безмерно. Надо будет довести, эту посылку до адресата и только до него, – говорил Андре, порываясь постоянно вскочить и обнять Эда как родного.
– Что за посылка? – спросил Эдвард, ловко уворачиваясь от объятий, чем вызывал у новоявленного дона нервный тик. – Объясни, не таясь.
– Сейчас объясню. Держи. Смотри. – Андрей Джонович прошуршал под столом и извлек кусок белого стекла. Указав на него пальцем, он нарочито продолжил: – Это алмаз чистой воды.
– Очень чистой?
– Чистейшей. Стоит очень много. И только тебе я доверяю его. Никто и никогда не смог бы завоевать моё доверия, как ты. И потому я вручаю тебе этот алмаз. Сейчас в моей жизни произошел тактический пересмотр ценностей и сущностей. И для того, чтобы повысить свою значимость в этом мире и отказаться от материальных значимых ценностей, вызывающих судорожное желание…
– Какое желание?
– Судорожное… желание. А что? Что-то не так?
– Да нет. Продолжайте, – Эдвард слушал пафосную речь и думал о счастливом Зуле, оставленном за дверью и освобожденном слушать весь этот феерический бред.
– Ну вот, значит. Беспокойных и судорожных. Короче, отвезете по адресу и получите денег. Билеты и командировочные выдаст Филипок. Филипок! Слышишь? Выдашь билеты и командировочные.
Для Филипка, который стоял у двери и слушал пафосные речи патрона, предыстория заканчивалась не очень радужно. Сложилось неотвратимое впечатление того, что кто-то, но не они с Годзиллой, заработает кучу денег. И от этого было плоховато на сердце и на душе. Но в ответ пришлось кивать, соглашаясь со всем.
– Хорошо, выдам. Все.
Эдвард поднялся со стула и, завернув в лежащую на столе газетку "алмаз", вышел в коридор, где под хвостом синей русалки спал Зуля. Аккуратно ткнув его локтем в бок и дождавшись, пока товарищ разомкнёт веки, Эд устало произнес:
– Пойдем. Там все расскажу. – И вытолкал Зулю на улицу.
***
– Нет, шеф, вы, конечно, фигура сугубо самостоятельная и, без сомнения, подкованы на всякого рода «поганках». Но когда по вашему желанию мимо нашего рта проплывает кусок белого хлеба с шоколадным маслом, мы на это смотрим отрицательно. Правда, друг? – возмутился Филип, как только авантюристы спешно покинули злачное заведение.
Но друг не отозвался на вопрошающую речь. Он стоял очарованный и смотрел в дальний угол комнаты, где толстый мохнатый паук под хрип садиста из Рамштайна давил зеленую муху. Короткий ласковый удар в бок вернул жулика в реальность. Годзилла икнул и прохрипел:
– Да… Шеф… Масло… м-м-м… рот… друг… А на фига это всё надо? – сжав кулаки и выпятив от непереносимой обиды нижнюю губу, он опять вперил безумный взгляд в угол комнаты, забыв обо всем на свете.
– Ну что ж, видно, настало время рассказать вам о масле, о бутане и о бесконечных очередях в мексиканское посольство желающих получить вид на жительство в скромной и благополучной стране. – Андрей Джонович слегка прослезился, но, подавив в себе эмоции, продолжил: – Хотите заработать денег на жизнь? Вижу, что хотите. Я тоже, к счастью, этого хочу. И не машите бестолковой репой, Филип. В этой жизни все решения принимаю я. А вот когда вы будете на моем месте… но вы никогда там не будете. Но если будете, то решение останется за Годзиллой… Да что он там стоит, как статуя? Пните его, а то мне надоело орать в пустоту.