Лес встретил Павла надвигающимся сумраком и обволакивающей тишиной в преддверии ночи. Из низин начинал осторожно выползать сизый туман, увеличивая свои владения, его оторванные клочья, погоняемые ветерком, медленно бродили по лесу, подобно привидениям.
Павел медленно шел сквозь заросли и овраги к трупу Горелого, боясь заблудиться в изменившихся вечерних ландшафтах, а тьма все более сгущалась. Наступало время ночных обитателей леса, которые двигаются неслышно, как тени. Таежная ночь полна невидимых побед и поражений, где чей-то вкусный обед неизбежно оборачивался гибелью другого и никто не мог быть уверен, что благополучно переживет эту ночь, когда во тьме бродит так много голодных хищников.
Затаив дыхание и ловя малейшие звуки, передвигался Павел по ночному лесу, а вокруг него слышались подозрительные шорохи, чьи-то приглушенные шаги, будто кто-то невидимый неотступно шел за ним следом. Все же, заплутав в темноте, он забрел в глухой бурелом, непонятно откуда взявшийся на его пути. Сухие сучья рвали одежду, царапали лицо, и, чем дальше продвигался он вперед, пытаясь вырваться из завала, тем гуще становился сухостой, словно черти передавали его из рук в руки, не желая на этот раз отпускать от себя.
У кряжистого дерева, разбитого надвое молнией, Павел остановился, пытаясь осмотреться, куда ему двигаться дальше, но неизвестное существо над его головой забилось с угрожающем шипением. Всмотревшись в развилку между двумя могучими ветвями, он разглядел большого филина, который, стараясь казаться еще больше, взъерошился, распустил крылья, и, пригнув ушастую голову, пыхтел и щелкал клювом, моргая большими круглыми глазами, пытаясь напугать нарушителя спокойствия.
Обойдя дерево стороной и оставив в покое сердитого филина, чье возмущенное пыхтенье еще долго раздавалось позади, Павел вышел на знакомый косогор, и, преодолевая себя, подошел к месту, где под ветками лежал труп Горелого. Лешего рядом с ним не было, видимо, убежал на ночную охоту, не понимая, для чего его оставили здесь рядом с трупом. Пока Павел блуждал в буреломах, ночь окончательно вступила в свои права: непроницаемая мгла окутала лес и лишь взошедшая Луна слабым светом освещала небольшую поляну. Павел развел костер и начал копать могилу, стремясь побыстрее закончить это муторное занятие в ночном лесу. Одинокий звон его лопаты далеко разносился по затихшим окрестностям. Грунт оказался тяжелым, каменистым, и работа продвигалась медленно. Приходилось то и дело вылезать из могилы и подбрасывать сучья в костер, чтобы не остаться в кромешной тьме.
После того, как Павел сжег в костре все сухие сучья вокруг, в ход пошли ветки, укрывающие Горелого, отчего его труп все более обнажался, что, казалось, это он сам постепенно из-под кучи веток пытается уползти прочь от своей могилы.
Чем глубже Павел зарывался в землю, тем все более вместе с серым туманом в его душу заползал ледяной холодок. Ели все плотнее обступали его, из темноты протягивая к нему свои ветви. А когда огонь костра отбрасывало ветром в сторону и, над Павлом нависала тьма, казалось, что это кто-то, склоняясь над ним, загораживал свет. Затем огонь начинал плясать по сторонам, и все кругом приходило в неописуемое движение, как будто над могилой закружили свою дьявольскую круговерть нечистые силы, сбежавшиеся со всего леса, принимать в свой плен грешную душу Горелого, отданную им на адские мучения. В завывании костра ясно слышался их торжественный вой.
И молодая душа, еще трепещущая и живая, увлекаемая непреодолимой силой, с ужасом погружалась в их адский огонь, уже чувствуя опаляющий жар преисподней. Недоразвитая, словно ребенок, она не понимала, почему ее так рано лишили тела и за что она теперь обречена на адские муки в огне. Даже своему недавнему врагу Павел не желал подобной участи, но всадник уже выпал из седла и теперь поздно было что-либо менять. Земля приняла нового постояльца, захлопнув за ним свои тяжелые двери, и лишь Луна печально наблюдала, как чью-то бедную душу тащат черти в подземелье.
В то время, как Павел начал забрасывать могилу землей, внезапно налетел сильный ветер, срывая и кружа над могилой сухие листья с кустов, ели испуганно замахали мохнатыми лапами ветвей, а огонь отчаянно заметался по земле пойманным зверем, не в силах сорваться и убежать; как и мятущаяся душа возле окоченелого тела.
Наступал жуткий час теней. Вовсе усиливающемся шуме ветра и раскачивающихся деревьев слышался чей-то вой, хохот, плачь и стон – все смешалось и закружилось в безудержном круговороте. Казалось, слуги дьявола начали справлять свой черный шабаш и вместе с новыми шквалами ветра к ним слетались отовсюду все новые нечистые силы, упыри и вурдалаки, включаясь в общий шабаш.
Непонятный гул в кронах деревьев, вместе с ветром, все более нарастал, как будто сам Вий приближался сюда решать горькую участь грешника.
И слышались призывы:
«Зовите Вия!»
«Пусть он рассудит!»
«Он самый безудержный упырь во тьме!»
«Да здравствует Вий!»
Схватка с медведем.
Вдруг встревоженно вскрикнула ночная птица, и, хлопая крыльями, улетела вглубь леса; спустя некоторое время, словно легкий ветерок прошелся по кустам в направлении Павла, бесшумно их раздвигая.
Павел отступил за дерево и в напряженном ожидании вскинул ружье. Порыв ветра на мгновение раздул затухающий костер, и в его отсвете из темноты сверкнула пара горящих глаз, от взора которых озноб пробирал по спине. Павел с надеждой окликнул Лешего, и тот вышел из кустов на поляну, виновато махая пушистым хвостом. Они были счастливы встрече с друг другом. Даже обычно сдержанный, Леший встал во весь свой гигантский рост, и, положив Павлу лапы на плечи, старался лизнуть его лицо. Вдвоем они отправились в избушку, и темный лес как будто расступался перед ними. Спустившись с косогора, Леший повел Павла по лощинам между холмов, где не так густо росли деревья, но было очень влажно. Сырая почва хлюпала под ногами; и туман был такой густой, что слабый луч фонарика упирался в него, как в стену, беспомощно рассеиваясь по сторонам. Поэтому больше приходилось полагаться на интуицию Лешего, и она его не подводила, они быстро продвигались вперед, ловко обходя гиблые места и завалы. Вскоре Павел почувствовал под ногами более твердую почву и понял, что они вышли на звериную тропу. Ему даже показалось, что они проходили по ней в прошлый раз.
Внезапно остановившись, Леший начал усиленно нюхать воздух вокруг, и Павел заметил, как у него на загривке встала шерсть дыбом. Подойдя к нему, он опустил луч света на тропу, и у него у самого зашевелились волосы. На рыхлой почве он увидел четкие отпечатки огромных лап медведя, каких видеть ему не доводилось, но самое страшное, что вода еще продолжала заполнять их, а стало быть, монстр прошел здесь только что, и, возможно, услышав позади себя шаги, затаился где-нибудь поблизости, наблюдая за ними со стороны.
Зияющая мгла холодом опасности и звенящей тишиной вновь окутала все вокруг, поглотив в себя все остальные звуки, ее можно было ощутить на себе, как липкий густой туман. Подобно радиации, беспрепятственно проникала во внутрь и студила кровь. Однажды Павел видел, как медведь яростной горой вскакивает из засады, сметая все на своем пути, и даже точный выстрел не может сразу его остановить. Медведь сперва умирает, а потом силы его покидают. У него лишь два смертельных места – мозг и сердце, величиной с ладонь, в которые не просто попасть в движении и невозможно в темноте. Другие раны лишь увеличивают его ярость. И чем медведь больше, тем он умнее и коварнее, за счет прожитых лет и накопленного опыта.